Но у нее не было сил. Колени дрожали. Она почувствовала, что медленно сползает по стене, проваливаясь в прохладный, густой туман. Откуда-то издалека до нее донесся голос, и пара сильных рук подхватила ее, не дав упасть. Она увидела склоненное над ней лицо Эмори и провалилась в темноту.
Она приходила в себя постепенно. Сначала ощутила запах жареного мяса, смешанный с запахом мыла, плесени, керосина и чего-то еще. Потом услышала звон пивных кружек и непристойную песенку. Снаружи доносились стук колес, крики пешеходов, цокот копыт. Во рту был неприятный вкус, словно она выпила протухший бульон; язык едва ворочался во рту, как будто ему там было тесно.
Но как ни странно, Аннели было тепло и уютно. Пошевелив пальцами на ногах, она поняла, что лежит на перине и укрыта такой же периной из гусиного пуха. Тело ее больше не чесалось. Внезапно она обнаружила, что лежит совершенно голая, вспомнила зловещее лицо рыжего ирландца и в ужасе вскочила.
Она не узнавала ни кровать, ни комнату, в которой находилась. Но человека, дремлющего рядом в кресле, не могла не узнать. Он сидел, вытянув свои длинные ноги и скрестив их, и тихо посапывал.
Значит, это не сон. Не кошмар. Она проехала пол-Англии в почтовой карете, ее привели в грязную таверну на берегу реки, где один из членов команды Эмори — рыжеволосый зеленоглазый ирландец — до смерти напугал ее и она потеряла сознание.
Оглядев комнату, она увидела стол, два стула. На ночном столике рядом с Эмори лежали два кремневых пистолета со стальными дулами, стояла бутылка вина и два неполных стакана.
Она робко потянулась за стаканом, понюхала красную жидкость, отпила немного. Вино оказалось сладким, резковатым на вкус, зато во рту у нее стало сразу хорошо. Тут она почувствовала, что от ее тела исходит аромат розового масла. Оно было чистым, волосы расчесанными.
Она взглянула на Эмори — он крепко спал. Лицо его было гладко выбрито, вымытые волосы сверкали, как шелк. Рубашка была распахнута у шеи, шнуровка была распущена.
— Мой брат Артур так делал.
Она удивилась, заметив, что Эмори приоткрыл один глаз.
— Что именно он делал? — спросила Аннели.
— Проникал ночью в мою комнату и, забравшись на кровать, смотрел, как я сплю, объясняя, что охраняет меня. Отгоняет демонов.
— Это помогало?
Эмори выпрямился в кресле.
— Их было слишком много, всех прогнать он не мог, но я чувствовал себя спокойнее, зная, что он рядом.
Аннели подтянула колени к животу и обхватила их руками, — И долго ты за мной наблюдал? Он повернул голову в сторону окна, но тут же чертыхнулся, ощутив острую боль в шее.
— Ты проспала весь день и часть вечера.
— И все это время ты сидел в кресле?
— Всего около часа, — сказал он нахмурившись. — Хотя кажется, что больше.
— На кровати достаточно места для двоих, — смущенно заметила она.
— Да, но я не святой, мадам. Мне стоило большого труда не дать рукам волю, когда я тебя укладывал. К тому же тебе было так хорошо. Ты свернулась, как котенок, и я не хотел тебе мешать.
— Ты раздел меня?
— Это хотели сделать Шеймас и Фиш, галантные хамы, но я им не позволил.
— И ты… купал меня?
— Да. Но это не было так приятно, как в прошлый paз ты махала руками, требуя то одно, то другое. Я принес розовое масло, но ты не отпускала меня, пока я не принес все, что ты требовала.
Она удивилась.
— Я была в сознании?
— Ты не помнишь, как ударила меня, когда я сказал, что достаточно и мыла?
Она медленно покачала головой.
— Нет.
— А как выпила полкотелка мясного бульона и три стакана вина?
Она резко выдохнула.
— Нет, совершенно не помню.
Его глаза лукаво блеснули: велик был соблазн обвинить ее в каком-нибудь ужасном поступке, но он лишь улыбнулся.
— Тогда ты можешь представить, каково было мне, когда я очнулся в доме твоей бабушки. Ты даже сказала, что позовешь констебля, если я еще раз заставлю тебя влезть в мужские бриджи.
— Этого я также не помню, но вполне допускаю, что могла так сказать. Не понимаю, как могут мужчины носить бриджи? Ведь они натирают кожу в самых нежных местах.
— И что же это за места? — спросил он игриво.
— Сам знаешь.
— Нет, правда не знаю, — запротестовал он с невинным видом.
Аннели не могла отвести от него глаз, его улыбка сводила ее с ума. Да и не только улыбка. В этой вонючей таверне в бедном районе Лондона она прячется бог знает от кого с человеком, за которым охотятся все солдаты, констебли и важные люди, а он в это время сидит рядом с ней и смотрит, как она спит, достает для нее всякую ерунду вроде розового масла, моет ее, дразнит, словно ему не грозит смертельная опасность.
Она сглотнула и перевела разговор в более спокойное русло.
— Твой друг, Шеймас, он, кажется… человек опытный.
— И такого вряд ли забудешь, не правда ли? Он так удивился, что я его забыл, и весь день рассказывал о своих подвигах. Кое-что мне удалось вспомнить, но далеко не все. Мы плавали вместе восемь лет, и за это время он многому меня научил, так по крайней мере он говорит.
— Он знает, что с тобой случилось во Франции? Эмори покачал головой.
— Единственное, что ему известно, — так это то, что я находился на совете у Наполеона за ночь до того, как тот сдался британским властям. После этого я сразу вернулся на борт «Интрепида», но за мной следили.
— Киприани?
Эмори кивнул.
— Когда я вышел на берег, чтобы поговорить с ним, кто-то стукнул меня по голове и забросил в повозку. Шеймас с несколькими парнями последовал, было за мной, но… — Он пожал плечами и наполнил стакан вином.
— Он знает о письме?
— Ему кажется, что я запер его вместе с бумагами в сейфе, но он их не видел.
— Они не интересовали его? Эмори глотнул вина и вытер губы.
— Он ни за что не открыл бы сейф, не будучи уверен, что я умер.
— Но бумаги… возможно, они доказывают твою невиновность?
— Этого я не узнаю, пока не добуду их. Я должен доказать, что работал на английское правительство, на слово мне никто не поверит. Ведь это на моем корабле мерзавца увезли с Эльбы.
Он снова глотнул вина и откинулся в кресле.
— Тут должно быть какое-то объяснение. Киприани сказал, что они перехватывали твои послания и, если бы даже они пришли в Лондон, лорд Уэстфорд все равно их не получил бы. Но мистер Шеймас наверняка может за тебя поручиться: он должен знать, как было дело.
Эмори медленно выдохнул. У них с Шеймасом уже был разговор на эту тему.
— Нет, к сожалению, он не знает. Он не может обратиться в английский суд, потому что его посадят в тюрьма, а потом повесят за убийство.
— Убийство?!
— Это произошло несколько лет назад в Портсмуте — он задушил мужчину. Человека влиятельного — как оказалось, старшего сына какого-то графа.
