Лицо Эмори стало темнее тучи. Он не верил, что Аннели пойдет к Бэрримору. Однако ревность вспыхнула в нем с небывалой силой. Он представил себе Аннели обнаженной у камина, с рассыпанными по плечам волосами, а рядом с ней не себя, изнемогающего от страсти, а Бэрримора, ласкающего ее бархатное, блестящее от влаги тело.
— Он поверит в мое искреннее раскаяние, а когда у нас появится ребенок, смягчится еще больше и…
Эмори коснулся ее руки, и его обдало жаром. Понадобилась целая минута, чтобы он взял себя в руки и мог выдержать взгляд ее широко открытых синих глаз.
— ..и он увидит, какой послушной и покладистой я стала, — мягко закончила она.
— Послушной и покладистой? Интересно, когда именно ты решилась на такой важный шаг?
— Незадолго до встречи с вами, сэр. Эмори фыркнул.
— Ты бы ни за что не вышла за Бэрримора. Потому что знала, что он превратит тебя в рабыню и всю жизнь ты проведешь сидя взаперти.
— Но теперь, после того, что мне пришлось пережить и я чуть не погибла от пуль, а в почтовой карете вынуждена была сидеть рядом с жирным, противным мужчиной, от которого воняло чесноком и гнилыми зубами… я буду счастлива превратиться в рабыню Уинстона Перри, если только он согласится простить меня.
— И сделает тебя своей шлюхой?
— Да. Я и это стерплю.
— Ты хоть знаешь, что значит быть шлюхой? Аннели молчала, потому что не очень хорошо представляла себе значение этого слова, хотя часто слышала его от своего брата.
— Уверена, лорд Бэрримор объяснит мне, что это значит.
— Внизу в таверне полно мужчин, которые с удовольствием объяснят тебе, что значит быть шлюхой.
— Тогда приведи одного. Или двоих. — парировала она. — Полагаю, хорошая шлюха должна иметь большой опыт. Эмори прищурился, и у Аннели екнуло сердце.
— Ты не передумаешь? Она замотала головой.
— Даже если я привяжу тебя к кровати?
— Только если рядом со мной привяжешь и себя.
— Заманчивая перспектива, но… — Он замолчал, не сводя глаз с Аннели. Она повернулась, и одеяло сползло с нее, открыв груди.
— Но? — напомнила она ему. — Но… — Следующее слово он произнес шепотом и снова чертыхнулся, в растерянности запустив обе пятерни в свои густые волосы.
Она облизнула кончиком языка губы, наклонилась и нежно поцеловала его пальцы, которые он все еще держал в волосах, потом опустила голову, и они коснулись друг друга лбами.
— Жаль, что из-за меня столько неприятностей, — прошептала Аннели.
— А по-моему, ты этим пользуешься.
— Я могла бы этим воспользоваться, милорд, и стать такой же упрямой, как вы, если бы последовала вашему примеру.
— А теперь ты дразнишь меня, ничтожного и жалкого, который даже не в состоянии выгнать тебя за дверь.
— Скажи только, кого мне благодарить за столь ужасные черты твоего характера, и я с радостью это сделаю, — прошептала она, покрывая его лицо поцелуями.
Она встала на колени и, когда он положил голову ей на грудь, ощутила его горячее дыхание.
— Напомни мне, — пробормотал он, — поблагодарить Бэрримора, как только я его увижу.
— За что?
— За то, что он франт и дурак. За то, что слеп и не видит, что потерял из-за своих амбиций и дурацкие принципов. Он довольно симпатичный парень и наверняка мог бы покорить тебя каплей уважения и множеством поцелуев.
Она подарила ему улыбку, целуя его густую шевелюру.
— Но он ни за что не стал бы рисковать жизнью, чтобы принести мне розовое масло.
— Это пустяк. Мне только пришлось снова надеть эту чертову повязку и обойти несколько магазинов на берегу. Фиш, конечно, подумал, что я спятил, а Шеймас, ну…
Аннели погладила его плечи, сильные и широкие, сотканные, казалось, из одних мышц.
— Он наверняка все правильно понял. Эмори криво усмехнулся.
— Он спросил меня, отдаю ли я себе отчет в том, что делаю. И сказал, что, если и дальше так пойдет, я могу потерять с таким трудом обретенную свободу ради красивого ротика и шикарного тела.
— И что ты ему ответил?
— Я принес розовое масло, которое ты просила, не так ли?
— Да, принес.
— Но не считал, что обязан был это сделать.
— Я ничего от тебя не требовала. И ты ничего мне не обещал.
— Это честно с твоей стороны.
— Честно, — согласилась она. — А теперь давай прекратим этот утомительный разговор и используем в свое удовольствие оставшееся у нас время.
Глаза Эмори наполнились восхищением, и в них появился уже знакомый Аннели блеск, от которого ее бросало в жар и все тело трепетало от желания. Аннели казалось, что в этих бездонных глазах сосредоточен весь мир, они притягивали ее словно магнит.
— И как же ты предлагаешь его использовать? — едва слышно спросил Эмори, хотя догадаться было нетрудно.
Аннели улыбнулась и медленно откинулась на подушки. Ее груди были белыми и пышными, как морская пена, нежными н упругими, с розовыми сосками. Лицо Эмори загорелось страстью, когда она провела своим изящным пальцем от бархатного соска к атласному животу.
— Снимай свои никчемные бриджи, — прошептала Аннели, — и я с радостью тебе покажу, каким образом мы можем использовать оставшееся у нас время.
«Я принес розовое масло, которое ты просила, не так ли?» Эти слова не шли у Аннели из головы, когда во второй раз той ночью она наблюдала, как Эмори спит. Он ни разу не произнес слово «люблю», оставался хладнокровным, иногда притворялся, умел читать ее мысли, так что она ничего не могла от него скрыть. Но он ни разу ей не соврал. И пока приходилось довольствоваться только этим. Однако она не была ему так уж безразлична, раз он принес ей розовое масло.
Он лежал на спине, совершенно голый, под покрывалом, и взгляд Аннели задержался на миг на выпуклости между его бедер. Несмотря на то что впереди их ждала смертельная опасность, сейчас, после близости с Эмори, Аннели ни о чем не могла думать. Спать ей совершенно не хотелось, и она вновь и вновь мысленно переживала восхитительные минуты, когда, казалось, их тела сливались воедино и весь мир переставал существовать.
Она придвинулась к нему вплотную и положила руку ему на грудь.
— Не верю, что у тебя хватит сил продолжить наши уроки, — пробормотал он, не открывая глаз.
— Ты сам во всем виноват, — сказала Аннели, целуя его грудь. — Ты великолепный учитель. Вообще-то я думала о бале у регента. Нам понадобятся костюмы, маски…
— Фиш уже решил эту проблему. Ее брови слегка изогнулись.
— Фиш?
— Он покупает эль у винодела, который поставляет вина половине театров Лондона. У них полно костюмов любых фасонов и размеров.
— Но театральный сезон сейчас не в разгаре. Он вздохнул.
— Для тебя существует только Уэст-Энд. Зачем тебе знать, что происходит здесь?
