Откинувшись и подняв глаза к потолку, где над кроватью на атласных голубых лентах висели пара серебряных колокольчиков, она опять сменила тему и принялась мечтать о Лондоне. От балов и маскарадов, захвативших ее, Летти перешла к перечислению светских мест, где непременно следует побывать, а также нужных людей, с которыми необходимо свести знакомство.
— Мы выписали у родственников отца все номера Таймс, чтобы быть в курсе светских новостей. Они обещали присылать нам каждый месяц новые. До чего же неприятно находиться в положении бедных родственников. Отец не хочет и слышать о лондонской подписке. Для его умственных процессов достаточно еженедельно читать "Уилтширский вестник".
— Полагаю, что к сезону ты все же будешь во всеоружии, как в знании нужных имен, так и в обладании правильными знакомствами.
— Моя бабка, графиня Уэстермленд, обещала свое покровительство и на время сезона предлагала пожить у себя в особняке в Кенсингтоне. Представляешь, Кенсингтон! — она мечтательно закатила глаза и вздохнула. — Ах… там кругом одна роскошь. А графский особняк — восхитителен! Он такой огромный, что дух захватывает. Одно только парадное крыльцо в два раза больше, чем холл в Оурунсби.
— И, наверное, там самые прекрасные соседи, которых можно только желать: герцоги, маркизы и прочая титулованная нечисть.
Моя насмешка не достигла цели. Виолетта была настроена не замечать колкостей, когда предавалась мечтам о будущих успехах.
— Бабка должна замолвить за меня словечко перед влиятельными особами. Хоть в этом от нее будет какая-то польза, ну и, конечно же, Кенсингтон! Она слишком стара, чтобы сопровождать меня на балах и развлечениях. Для этого мы и нанимаем маркизу Грэдфил.
— А твои многочисленные дяди и тети? Разве они не могут предложить тебе попечительство?
— Я не знаю, почему отец не желает, чтобы я дебютировала вместе с кузинами.
— Мне кажется, я понимаю почему, — хитро сказала я. — Против не твой отец, а родственники — ведь кузинам также нужны мужья. А когда поблизости ты, все мужчины внезапным образом слепнут, и прелести других девиц остаются незамеченными.
Ей польстило мое замечание и она самодовольно заулыбалась.
— Мой дебют будет стоить целого состояния, так говорит отец. И он возлагает большие надежды на то, что я обручусь с человеком влиятельным и располагающим средствами в свой первый выход. Тогда избавлю их от расходов на следующий сезон, которые они вряд ли потянут.
— Удивляюсь, что миссис Тернер одобрила такой расчетливый подход к твоему браку. Мне она представлялась человеком, ставившим чувства превыше расчета.
— Ну что ты, моя мать считает, что я обязана уважать и ценить своего супруга, а для этого он должен вызывать во мне хотя бы приятные чувства.
— А как же любовь?
— Глупая! — Летти засмеялась. — При чем здесь любовь? Муж обеспечит мне достойную жизнь. И не важно, какие чувства я к нему испытываю, если он оплачивает мои аппетиты. Тогда я буду ценить его до самой смерти, а то и после, если он оставить меня богатой молодой вдовушкой.
— А аппетиты у тебя зверские, к слову сказать, — поддела я ее. — Ты голодна, как волк, когда дело касается развлечений и драгоценностей.
Она с достоинством выпрямилась и, гордо выпятив подбородок, сообщила:
— Естественно! Чем эффектнее женщина, тем ярче ее желания и неумеренней потребности.
Я от души расхохоталась.
— Ну что ж, от всего сердца желаю тебе, чтобы возможности и размер кошелька твоего будущего мужа всегда совпадал с твоим нескромным самомнением.
В ответ на это пожелание она ответила весьма выразительно, запустив в меня пуховой подушкой. Но та не долетела до кресла, а повисла на низком кроватном столбике, венчавшемся деревянной шишкой. Послышался резкий звук рвущейся ткани и на пол посыпался густой ворох белых перьев. Увидев, какой неожиданный поворот приняли события, Летти решила не останавливаться на этом, а внести еще более захватывающие действия. Соскочив с кровати, она загребла целую охапку перьев и одним прыжком преодолела расстояние до кресла, в котором сидела я и, к своему стыду, пребывала в некотором ступоре. Под раскатистое "у-у-у-ух" она вывалила все это пушистое счастье мне на голову и в полном восторге от своей детской проделки захлопала в ладоши и закружилась по комнате. Этот душ привел меня в чувство и я, прежде чем Летти заметила, схватила вторую подушку, лежавшую на кровати.
Когда на крики и возню в комнату влетела запыхавшаяся Финифет, ее глазам предстала картина крайне необычная для тихого домика, где живут скромные и весьма достойные леди. Мы с Виолеттой, хохоча, прыгали по комнате и колотили друг друга наполовину опустевшими наволочками, а вокруг нас бушевала белоснежная буря, оседая спутанными комочками пуха на опрокинутом кресле, развороченных матрасах и, неизвестно как оказавшейся на нашем пути, глиняной ночной вазе, увы, разбитой вдребезги.
— Мисс Сноу, вы ведете себя крайне неблагородно, — с титаническим спокойствием произнесла Финифет. — Разве вам не говорили, что битьё подушками своих собеседников не практикуется в приличном обществе?
Она, не моргая, смотрела на нас своими цепкими глазками и ни одна эмоция не отразилась на ее заостренном лице.
— Разве? — крикнула я, уворачиваясь от Леттиного снаряда. — Кажется, и в моем воспитании есть множество белых пятен. Обещаю, если когда-нибудь я окажусь в Букингемском дворце или Сент-Джеймсе, то не буду набрасываться с подушкой на каждого, кто будет мне представлен. Иначе в "списке придворных дам" отметят, что я не слишком благородная леди.
Острый нос Финифет дернулся, но ответила она также хладнокровно, как и до этого:
— Когда закончите… э-э… общение, я буду рада, если вы соблаговолите позвать меня, мисс Сноу. Думаю, мы прямо сегодня и начнем устранять ваши "белые пятна". Вы как предпочитаете обучение: аристократическим способом, то есть, розгами; или же, как принято в деревнях, — кнутом?
Маркиза достигла Гаден-Роуза к полудню. Весть о ее приближении, благодаря мальчишкам, специально отправленным контролировать ситуацию на дороге, стремительно распространилась от дома к дому. И когда изящная карета с лакированными дверцами и старым грумом на запятках въехала в деревню, то практически все жители высыпали на улицу, чтобы приветствовать знатную особу. Вероятно, никогда прежде тщеславие маркизы не было удовлетворено таким обильным проявлением почтения. Убранная в тот же миг занавеска в окне кареты, свидетельствовала о благоприятном впечатлении, которое произвели на нее низкие поклоны и глубокие приседания. От избытка удовольствия и в угоду своему самолюбию, она пошла на более решительные действия и, подъезжая к Оурунсби, продемонстрировала собравшимся узкую, отяжеленную огромными перстнями руку в шелковой перчатке.
