Вица насмешливо изогнула бровь.
— А где она берет уроки? Дома или в Консерватории?
— В Консерватории, — холодно ответила Катерина. — И не говори глупости. Вица. Нам хорошо известно, где была Наталья вчера днем. В Консерватории, а не в какой-то кофейне.
Вокруг все бурно обсуждали предстоящую в начале будущего года помолвку. За дальним столом Катерина увидела Наталью, разговаривающую с месье Квесне. Ее глаза блестели, на лице сияла улыбка.
Вица усмехнулась.
— Можешь верить, во что тебе хочется, — язвительно сказала она, — но Макс говорит правду. Он не мог ни с кем спутать Наталью.
Катерина в этом не сомневалась. Она сжала пальцы в кулак, испытывая желание схватить сестру и как следует встряхнуть, чтобы та хоть немного образумилась.
— А Макс узнал кого-нибудь из студентов в кофейне? — спросила она, злясь на себя за то, что продолжает разговор на эту тему, однако не смогла удержаться, чтобы не задать вопроса.
— Нет, откуда он может знать кого-то из них? — оскорбилась Вица. — Это ведь студенты, а не офицеры-кавалеристы.
Катерина продолжала наблюдать за Натальей. Та, по-видимому, незаметно для тетушек, сидящих с ней за одним столом, держала на коленях щенка, потому что время от времени тайком опускала под скатерть бутерброды, которые мгновенно там исчезали.
— Впрочем, кажется. Максу известно имя одного из них, боснийца, — добавила Вица.
— И как же его зовут? — спросила Катерина, размышляя, что делать дальше в сложившейся ситуации, как скрыть от родителей происшедшее.
— Принцип, — сказала Вица, теряя интерес к разговору, так как, казалось, Катерину ничуть не взволновала ее новость. — Гаврило Принцип.
— Принцип? Принцип? — рассеянно повторила Наталья с удивленным видом. — Что-то не, припомню.
— Ты все помнишь, — раздраженно сказала Катерина. — Ты встречалась с ним, черт побери!
Смеркалось, но было еще тепло, и они гуляли в саду при доме. Катерина выбрала это безопасное место, чтобы поговорить с Натальей наедине. В саду их не могли услышать ни родители, ни слуги.
Наталья держала в руке розу, взволнованно обрывая ее лепестки. Она никогда не умела врать и притворяться, хотя понимала, что сейчас ей было бы намного легче, обладай она такими способностями.
— Вица — подлая сплетница, — сердито сказала Наталья. — Какое ей дело до того, куда я хожу и с кем встречаюсь? Кстати, как она сама оказалась в «Золотом осетре»?
Катерина мысленно отметила название кофейни и, стараясь сдерживаться, сказала:
— Тебя там видела не Вица, а Макс.
— Ах, Макс! — Наталья вконец разозлилась. — Мне следовало догадаться. Он никогда меня не любил. Помнишь, когда мы были детьми, он…
— Я не собираюсь предаваться воспоминаниям, Наталья, — твердо сказала Катерина. — Любит ли тебя Макс или нет — это не важно. Главное — он видел тебя в кофейне.
— Ну видел, — неохотно согласилась Наталья. — Что из того?
Одному Богу известно, что еще он мог про меня наговорить…
— Разумеется, он не мог оставить это без внимания! — Катерина никогда не теряла хладнокровия, но сейчас была близка к тому, чтобы вспылить. — Тебе всего лишь семнадцать! Мама и папа предоставили нам достаточную свободу, но они не разрешали тебе слоняться по Белграду без присмотра. Почему с тобой не было мисс Бенсон? Гувернантка должна сопровождать тебя на уроки музыки. Если родители узнают, что ты ходила в кофейню, где собираются студенты, они с ума сойдут!
Наталья снова принялась обрывать лепестки розы своими коротко остриженными перламутровыми ногтями. Несмотря на упрямство и своеволие, она горячо любила родителей и не хотела причинять им неприятности.
— Надеюсь, ты ничего не расскажешь папе и маме? — спросила она, сдвинув брови.
— У меня нет желания сообщать им об этом, — искренне сказала Катерина, — но пока ты не объяснишь, почему оказалась в кофейне со студентами, и пока не пообещаешь, что это не повторится, я не могу обещать хранить молчание.
Сестры брели по саду, настолько увлеченные разговором, что не представляли, куда идут. Наталья понимала, что вынуждена рассказать Катерине о своей связи с Гаврило и его друзьями, но сделать это надо так, чтобы не раскрыть слишком много.
— Гаврило и Неджелко тоже в этом году посещали Консерваторию и…
Они остановились у одной из самых любимых их матерью скамеек в розарии. Место было выбрано так, чтобы можно было наслаждаться чудесным ароматом, и Катерина села на скамью, чувствуя, как растет ее тревога. До сих пор она была уверена, что Наталья всего лишь раз зашла в кофейню, но теперь выясняется, что сестра бывала там неоднократно.
— ..мы случайно познакомились, когда они зашли в мой класс…
— Но у тебя ведь индивидуальные занятия! — возразила Катерина, испугавшись при мысли о том, что простолюдины могут так легко общаться с представительницей королевского дома. — А где же был твой учитель?
— Месье Ласаль опоздал. Он часто задерживается. Иногда вообще не приходит.
Катерина побледнела. Она подумала о том, с какой целью Гаврило и Неджелко, молодые боснийцы, находятся в Сербии.
Если они хотят поднять восстание в Боснии против Габсбургов, тогда связь с представительницей сербского королевского дома им нужна, чтобы заручиться поддержкой престолонаследника или даже самого короля Петра.
— Скажи, а Гаврило и Неджелко интересуются политикой? — спросила Катерина, уже уверенная в ответе.
— Они ведь студенты, — сказала Наталья уклончиво, — а все студенты так или иначе не стоят в стороне от политической жизни.
Ужасная мысль поразила Катерину, и она испугалась.
— Они ведь участвуют в движении «Молодая Босния», не так ли?
Члены этой революционной молодежной организации были известны своей безрассудностью и жестокостью. Четыре года назад один из них пытался убить правителя Боснии. Удайся ему это, гнев Габсбургов мог бы привести к ответным репрессиям и спровоцировать восстание.
— Нет, — решительно возразила Наталья, чувствуя облегчение оттого, что на этот раз ей не пришлось врать. — Ничего подобного.
Она не сказала, что Гаврило и Неджелко не были членами «Молодой Боснии» только потому, что считали ее недостаточно действенной, и состояли в рядах более активной организации.
Катерина облегченно вздохнула. Слава Богу, сестра никак не связана с боснийскими революционерами-фанатиками и, судя по тому, как она говорила о Принципе и его друге, не влюблена ни в одного из них. Ее пребывание в кофейне «Золотой осетр» не было связано с националистическим экстремизмом или слепым увлечением. Оставалось только потребовать от Натальи обещания никогда больше не ходить ни в эту, ни в другие кофейни, где собирались студенты.
