– Ну и дела! – вздохнула Албани, понемногу приходя в себя. – Такое впечатление, что у меня над головой разразилась гроза, а потом вдруг чудом небо прояснилось и снова засветило солнышко! Луиджи, как мне вас отблагодарить? Не знаю, как вы их уговорили, но для меня важно то, что Бруно остается с нами!
– Это правда? – спросил горец, в душе которого еще не улеглись гнев и возмущение.
– Я бы не стал шутить такими серьезными вещами, мсье. Видя горе вашей супруги, я сумел найти доводы, которые решили дело.
С этими словами Луиджи наклонился, поцеловал младенца в макушку, потом взял за руку Анжелину. Молодая женщина успела к этому времени встать и растроганно смотрела на дядю и тетю.
– Мои дорогие, радуйтесь, ведь вы этого заслуживаете! – проговорила она взволнованно. – Жаль расставаться с вами так скоро, я хотела рассказать о наших с Луиджи приключениях, но…
– О нас можешь не беспокоиться. Подумать только, если бы вы не приехали сегодня, нам пришлось бы подчиниться требованию тех двух стервятников! Идите, не заставляйте их ждать, – напутствовал их Жан Бонзон. – Только обниму тебя на прощанье, скрипач, и идите!
В его раскатистом голосе звучали бесконечная благодарность и искреннее расположение. Он обнял Луиджи, похлопал его по плечу.
– Я рад, что у меня такой племянник, как ты, аристо!
– То же могу сказать и о вас, дядюшка! – смеясь, отозвался Луиджи.
* * *
Первую половину пути Армель Сеген не раскрывала рта. Она устроилась рядом с мужем на сиденье для кучера и ни разу не обернулась посмотреть на своих пассажиров. Анжелина тоже молчала, недоумевая, как это мужу удалось с ними договориться. Мужчины же успели обменяться несколькими фразами, смысла которых она не уловила.
– Значит, на следующей неделе вы приедете к нам домой, на улицу Сен-Валье? – спросил Гюг. – И вы убедитесь, что мы имеем право…
– Я дал вам слово, мсье.
– И все же лучше все знать наверняка. Лучше сразу говорить начистоту…
– Я придерживаюсь того же мнения, – сказал на это Луиджи.
Кабриолет сделал остановку в Керкабанаке, но скорее ради удовлетворения любопытства пассажиров, чем по необходимости: дилижанс, идущий из Сен-Жирона в Олю-ле-Бэн, остановился посреди дороги, поскольку одно из колес грозило вот-вот соскочить с оси.
– Может, тебе стоит спросить, как скоро они тронутся в путь? – предложила Анжелина супругу. – Мне не хочется причинять неудобства мсье и мадам Сеген!
– Мы почти приехали! – ворчливо отозвалась Армель Сеген.
– Если мы сойдем, вам будет просторнее, – не сдавалась молодая женщина.
Луиджи понял, что лучше пойти спросить. По возвращении он сообщил, что дилижанс тронется, как только кучер починит колесо. Обрадованная Анжелина поспешила сойти на землю.
– Мне не хочется вас стеснять, мадам, – сказала она, закидывая за спину свою дорожную сумку.
Увидев недоумение на лицах Сегенов, она добавила:
– Спасибо, что подвезли нас до этого места!
«Хорошо, что мы избавились от их общества! Неприятные люди! – думала она. – Что же такое пообещал им Луиджи? Но это подождет, больше всего мне сейчас хочется обнять моего маленького Анри!»
Ответ на свой вопрос Анжелина получила спустя две минуты после того, как устроилась на сиденье просторного экипажа, в котором было всего два пассажира. Четверка лошадей шагом двинулась по узкой дороге, зажатой между рекой и отвесными скалами.
– Ну и характер у вас, мадам, – улыбаясь, сказал ей супруг. – Ты выскочила из коляски Сегенов с таким видом, словно они прокаженные!
– По моему скромному мнению, они хуже. У них нет ни души, ни сердца!
– Не суди их слишком строго, хотя, конечно, они не проявили ни грамма сострадания к Албани. Но они уверены, что это их долг – вырастить племянника, и намеревались отдать его кормилице, проживающей в Усте, чтобы он жил там, пока ему не исполнится четыре года.
– Отдать Бруно кормилице? – повторила ошарашенная Анжелина. – Но почему тогда они не хотели оставить его в доме дяди? Никогда не слышала ничего глупее!
– Они говорят, что лучше платить кормилице из своего кармана, чем оказаться в долгу у Жана Бонзона. Это их слова. Но даже такие упрямцы уступают, когда слышат звон монет… Прошу, дорогая, не ругай меня, но я спросил у этой пары, в какую сумму они оценивают свой отказ от ребенка. И как только я пообещал им эти деньги, они моментально потеряли интерес к судьбе Бруно. Я богат и могу позволить себе потратить некую сумму, чтобы помочь твоим родным, тем более что теперь они и мои родные тоже…
– Этим людям должно быть стыдно! Продавать за деньги свои моральные принципы! Луиджи, спасибо тебе огромное, но, надеюсь, они довольствуются суммой в пределах разумного…
– Я до сих пор богат, если ты об этом, так что не тревожься!
– Сдается мне, ты проникся симпатией к моей тетушке.
– Совершенно верно! Я испытываю к ней глубочайшее уважение, и она понравилась мне сразу, на интуитивном уровне. В то время, когда я еще не знал своей родной матери, я представлял ее такой, как Албани, – миниатюрной, милой, нежной.
– Но ведь и наша Жерсанда – прекрасная мать, правда? Любящая, щедрая… И она такая же выдумщица, как и ты, любовь моя, мой герой, и у вас обоих склонность к изящным искусствам…
– Ты насмехаешься надо мной?
– Конечно же нет. Я восхищена тем, как быстро ты нашел общий язык с этими людьми. Подумать только, они ведь кровные родственники Блеза Сегена, этого мерзкого убийцы!
Они какое-то время молчали, вспоминая неприятный отрезок их общего прошлого, когда Анжелина безосновательно подозревала Луиджи в убийстве нескольких невинных девушек.
– Но можно ли быть уверенными, что они не передумают? – спросила она.
– Мы пойдем к нотариусу, и там они подпишут документ, подтверждающий их согласие доверить воспитание Бруно Жаке Албани и Жану Бонзонам до его совершеннолетия. Разумеется, мы не упомянем о том, что я им за это заплатил.
Довольный собой, Луиджи плутовато усмехнулся. Его черные глаза блестели от радости. Анжелина всегда восхищалась супругом, но сейчас он показался ей просто-таки неотразимым.
– Ты – прирожденный дипломат, – прошептала она, прижимаясь к его плечу. – Спасибо тебе! Но ты только подумай, как много в жизни зависит от случая… Вчера вечером ты решил остановиться на ночь в той гостинице в Эрсе и тебе пришлось меня уговаривать заехать в Бьер через перевал Сарайе и навестить дядю и тетю. Я упиралась, потому что хотела как можно скорее оказаться дома, в Сен-Лизье. И если бы я не уступила твоим уговорам, моя любимая тетушка сейчас была бы в отчаянии!
– И дядя Жан тоже. Как бы он ни храбрился, я уверен, он боится потерять Бруно. Мальчик стал ему родным. Он вырастит его как сына, привьет ему свои принципы, сделает его настоящим мужчиной. Я это понял, как только увидел, как он держит Бруно на руках, – словно уже им гордится!
– Ты тоже станешь лучшим в мире отцом для нашего будущего малыша! И для Анри тоже, – мечтательно проговорила Анжелина.
– Постараюсь оправдать твои ожидания, – просто ответил Луиджи.
Молодая женщина не обратила внимания на тревожную нотку в его голосе. Дилижанс как раз въехал в деревню Лакур. До местечка Сен-Лизье оставались считаные километры.
Сен-Лизье, в доме на улице Нобль, около пяти часов пополудни
Анжелина любовалась родным городком. Лучи заходящего солнца золотили каскады крыш, длинный фасад старинного епископского дворца, церковь с колокольней над главным входом, зубчатую башню собора. Каждая деталь этого мирного пейзажа заставляла ее сердце биться быстрее, как бывает при встрече с дорогим другом.
– Наконец-то! – вздохнула она, крепче сжимая руку Луиджи. – Мне кажется, что со времени нашего отъезда прошли годы. Как я люблю тебя, мой край!
Молодые люди присели отдохнуть на насыпи у дороги, которая вела к рыночной площади. Еще несколько минут – и они будут на улице Нобль.
