Вера все же всхлипнула, припомнив маменьку и Сашку. «Сидит, верно, на чердаке и тоскует, – подумала она о братце и тотчас себя успокоила: – Ну ничего, пойдет учиться, не до скуки будет. А вот маменьке кто теперь по дому поможет? У Акульки голова бестолковая и руки кривые…»
Она принялась разбирать вещи, достала свое лучшее платье, которое в этих стенах казалось нищенским одеянием, повертела его в раздумье. Делать нечего: не в дорожном же выходить к гостям.
Малаша явилась, оглядела Веру в новом облачении и брезгливо поморщилась.
– Пожалуйте в гостиную чай разливать. Теперь это ваша обязанность будет.
Вера испуганно встрепенулась: она не успела заново причесать волосы. Слегка пригладив их за уши и поправив узел, она отчаянно взглянула в зеркало перед уходом. Ничего утешительного там не увидела: насмерть перепуганная девочка с побледневшим личиком и огромными глазами, в бедном платье и с простенькой прической.
Ее появление в гостиной, как показалось бедной воспитаннице, вызвало недоумение гостей, разных важных господ, офицеров и франтов, разряженных дам в бриллиантах и перьях. Вера не знала, куда деваться, пока наконец княгиня не подошла к ней и не сообщила гостям, взяв ее за руку:
– Позвольте представить вам, господа, мою новую demoiselle de compagnie[1] Веру Федоровну Сверчкову. – Она по-светски потрепала заалевшуюся и смущенную девушку за щечку и сказала ей на ухо: – Ничего не бойся, ступай к самовару.
Тут раздался громкий хохот, и к Вере подошел давешний франт:
– Ах, простите, я принял вас за горничную! – Он тряхнул головой и поцеловал трепещущей девушке руку, потом несколько мгновений с улыбкой вглядывался в ее лицо. – Вы не сердитесь?
– Н-нет, – пролепетала Вера, спеша поскорее укрыться от насмешливых взглядов. Она умоляюще глянула на княгиню, и та отвела ее к чайному столу.
Интерес к новому лицу мгновенно погас, когда все разъяснилось. Вера облегченно вздохнула, спрятавшись за самоваром от чужого внимания. Из своего угла она могла без опаски наблюдать за всем происходящим в гостиной. Ее задело явное пренебрежение, которое она прочла на многих лицах. Однако более всего бедную воспитанницу уязвила презрительная, как ей показалось, усмешка на ярких губах давешнего знакомца. Разливая чай в тончайшие фарфоровые чашки, Вера поглядывала в его сторону. Впрочем, все здесь занимало ее внимание, все было ново.
В богатой гостиной, обставленной по моде и с безупречным вкусом, общество разделилось на небольшие кружки. Солидные господа и дамы в чепцах, украшенных лентами и кружевами, играли в вист, у фортепиано толпилась молодежь. Хозяйка устроилась на уютной кушетке в виде буквы S. Ее окружали молодые люди в военных мундирах и фраках. Княгиня была занята веселым разговором все с тем же франтом и его приятелем, который показался Вере грустным, несмотря на приветливую улыбку. Бледность его худого лица была очевиднее в обрамлении длинных черных волос, глубокие темные глаза смотрели задумчиво, отрешенно, а при взгляде на княгиню загорались мягким светом. «Должно быть, поэт», – мысленно предположила начитанная Вера и не ошиблась.
Браницкая объявила, что целью нынешнего собрания является прослушивание новой поэмы Евгения Дмитриевича Арсеньева. Бледный юноша поднялся с кушетки и приблизился к роялю. Молодежь, шумевшая вокруг, с любопытством замерла. Смущенно поправив атласный галстук, юный поэт стал читать тихим, но звучным голосом, который постепенно обретал силу и страстность. Вера забыла о самоваре и о том, что голодна (ведь ей до сих пор не удалось перекусить), она целиком отдалась очарованию стихов. Юная воспитанница любила поэзию, в особенности романтическую.
Это как раз был тот случай: Арсеньев читал поэму о бедном художнике, который всюду искал свой идеал и влюбился в надменную даму. Она не оценила талант и душу бедняги, и тот погиб. История бедного художника всех взволновала. Раздались рукоплескания, похвалы в адрес талантливого поэта. Только княгиня почему-то молчала, а ее собеседник подошел к приятелю и просто положил руку ему на плечо. Он хотел что-то сказать, но раздумал и отошел к окну. Вера могла поклясться, что заметила влажный блеск в глазах щеголя. «Он стыдится своих чувств», – догадалась девушка.
Тем временем поэт смущенно принимал поздравления и в поисках одобрения вопросительно глянул на княгиню.
– Евгений Дмитриевич, – произнесла та наконец, – вы действительно всех женщин считаете бездушными и жестокими?
Арсеньев покраснел.
– О нет, вы же знаете.
– Вольский, а вы? – обратилась княгиня к франту, стоявшему у окна.
Вера впилась в него взглядом. От нее не ускользнула смена маски: от растроганности к надменной усмешке. Вольский поднял бровь и ответил:
– Я слишком хорошо знаю женщин, чтобы думать иначе, но слишком люблю, чтобы отказаться от них. Впрочем, есть еще создания жалкие, но ничего не требующие и вполне доступные, которым вовсе не нужно поклонение.
При этих словах он почему-то взглянул на Веру. Девушка, застигнутая врасплох, спряталась за самоваром.
– Это пошло, Андрей Аркадьевич. – В голосе княгини явственно прозвучали злые, металлические нотки. Она резко поднялась: – Пожалуйте к столу, господа, ужинать.
Все потихоньку перетекли в столовую, только Вера замешкалась, не зная, как ей поступить. Тут на помощь к ней явился тот же Вольский. Он с шутливой церемонностью предложил Вере руку и повлек за собой.
– Этот небольшой зверинец, сударыня, вовсе не опасен, – шепнул Вольский, усаживая воспитанницу рядом с собой.
Получив поддержку, Вера немного ожила. Ей было приятно внимание красивого мужчины. Многие за столом с любопытством поглядывали в их сторону. Вера заметила, что княгиня постоянно держит их в поле зрения, несмотря на веселую болтовню с гвардейцем, сидящим рядом с ней. Еще наблюдательная девица отметила, что юный поэт почти ничего не ест, ни с кем не разговаривает, только грустно улыбается, глядя на княгиню. Вольский много острил, заставив Веру и соседних дам смеяться. Однако Вера не раз перехватывала его серьезный, заботливый взгляд в сторону Арсеньева.
Вскоре после ужина все стали разъезжаться. Княгиня, приказав Вере дождаться ее, провожала гостей. Девушка так устала, что чуть было не задремала в гостиной на канапе. Лакеи гасили свечи, складывали ломберные столы. Чтобы не уснуть окончательно, Вера решила немного побродить по дому. Она обнаружила комнату, которая, видимо, служила кладовой и соседствовала с кабинетом княгини. Присев в ожидании на сундуке, уставшая воспитанница снова задремала. Из забытья ее вывели голоса, прозвучавшие рядом так явственно и громко, что Вера вздрогнула.
