Эти мечты были прекрасны, но для меня никак не вязались с реальностью. Я пыталась создать в воображении портрет Оливера Фоя, но у меня ничего не вышло. Я предположила, что, когда он приедет нынче днем, мне следует называть его Оливер. А потом, когда я приму его предложение, мне нужно будет поцеловать его. После этого будет обнародована наша помолвка, и он будет регулярно заезжать к нам и сопровождать меня с компаньонкой, как полагается, на прогулках. Когда он станет приезжать с визитами, нас время от времени будут оставлять одних: в рисовальной или гуляющими в саду. Тогда он начнет ухаживать за мной. Я полагала, что это слово означает, что он станет уверять меня в своей любви, он станет брать мою руку, иногда целовать ее. Или, возможно, он поцелует меня в щеку и даже в губы. Мне было любопытно, понравится ли мне это или нет.
Подъезжая легкой рысью к повороту дороги, я увидела нечто, что отвлекло меня от размышлений о грядущем. Впереди на дороге почти лежала, завалившись набок, повозка, груженая бананами. Бананы рассыпались по дороге. Возница, чернокожий человек в голубых хлопковых брюках и серой рубашке, уныло сидел на обочине, уперев локти в колени, опершись подбородком на ладони – и безутешно глядел на своего ослика.
Приблизившись, я поняла, что одно из двух колес сошло с оси. Видимо, упали и возница, и ослик – но не пострадал ни один из них. Ослик освободился от упряжи и теперь стоял, глядя на тележку с тем терпеливо-грустным выражением, которое частенько наводило на меня слезы. Я знала этого чернокожего. Его звали Джозеф, он жил на окраине Очо Риос и на клочке бедной земли выращивал бананы. Это был раздражительный, мрачный человек, у него были жена и трое сыновей, совершенно противоположного темперамента. Мне нравился Джозеф, потому что, по рассказам Дэниела Чунга, я знала, какой он трудяга, но я бы предпочла, чтобы этим утром мне встретился один из его сыновей.
Он взглянул на меня, когда я подъехала, встал и мрачно сказал:
– Доброе утро, мисс Делани.
Я спешилась.
– Здравствуй, Джозеф. Что же теперь делать?
Он пожал плечами.
– Не могу я один поставить проклятое колесо.
– Не горюй, Джозеф. Послушай, ось не сломана, колесо в порядке. Просто чека ослабла и выпала, наверное.
Он кивнул головой и указал на чеку, которая лежала у его ног.
– Все равно. Не могу, – ответил он. – Нельзя одному и тележку поднять, и колесо поставить.
– Так теперь ты не один. Сними все эти бананы, чтобы тележка была как можно легче, и давай попробуем вместе.
Он мрачно взглянул на меня, нахмурился и стал вынимать из тележки связки бананов. Отец Джозефа был рабом, и ему, несомненно, было трудно представить, что я в самом деле готова помочь физически. К моему стыду, я должна была признать, что делаю это не от доброты, а просто потому, что не смогла бы уехать, ничего не предприняв и оставив груз рассыпанным на дороге. Мне что-то мешало – что, я сама не могла бы определить. Вероятно, просто здравомыслие.
В то время как Джозеф освобождал тележку от бананов, я осмотрела ослика, провела его за поводья туда-сюда, чтобы взглянуть, как он ходит – и решила, что животное невредимо. На мне были новые перчатки, и я сняла их, чтобы не запачкать. Через две минуты я держала колесо, а Джозеф пытался поднять тележку. Ему удалось поднять ее на уровень своих колен, но выше – нет. Я взяла колесо и пыталась помочь, и нам вдвоем удалось поднять ось достаточно высоко, но Джозеф не смог держать тележку на таком уровне долго, пока я пыталась нацепить колесо.
– Ну ладно, давай опустим тележку и подумаем, – я с трудом перевела дыхание. – Осторожно: не опусти на пальцы.
– Я же говорил вам, – прохрипел он, вытирая лоб. – Говорил я вам, мисс Делани. Без толку все это.
– О, не делай только такой безнадежный вид, – с раздражением сказала я. – Нам надо что-то под нее подставить на несколько секунд, чтобы перенести вес – а ты будешь стоять и держать. Где твое мачете? Ты же можешь вырезать вилку из ветви дерева.
Он провел рукой по седеющим волосам и покачал головой.
– Не ношу я мачете, мисс.
Я готова была снова сорваться на него, но сдержалась, увидев в его глазах тревогу. Он проделал долгий путь к Мониг и по верхней дороге горы Диаболо к железнодорожной станции в Эвартоне, потому что там ему дадут лучшую цену за тележку бананов, чем если бы он продавал их в Очо Риос или у залива Св. Анны.
– Ну ладно: нам не нужно ветку. Сними-ка откидной борт и привяжи его к оси веревкой. Когда мы поднимем тележку, он повиснет вниз и будет служить подпоркой – а мы станем осторожно опускать на него тележку.
Джозеф некоторое время размышлял, и наконец в его глазах зажглась надежда.
– Может, мы сможем это, мисс Делани, – проговорил он.
Задыхаясь от натуги, мы перевалили тележку на один бок и пытались опереть ее на подпорку, как я предложила, однако борт так и не подчинился нам, так что мы не смогли опереть на него всю тяжесть повозки.
– Ну, Джозеф, – задыхаясь, проговорила я, – подними еще повыше. Подпорка должна быть вертикальной.
– Верт? Как вы сказали, мисс? – с усилием пробормотал Джозеф.
– Прямой! Прямой от низу и до верху. Ты не можешь зажать его ногами? Ах нет, погоди! Ты вот-вот упадешь. О Боже! Опусти ее, Джозеф. Давай снова.
Мы опять опустили ось на землю. И руки, и блузка у меня были в грязи, и я подозревала, что я потерла грязной рукой лоб.
– Не волнуйся, – сказала я, еле переводя дыхание, но стараясь подбодрить его. – Потом получится. А теперь нам нужна веревка, чтобы заставить борт встать прямо.
Чей-то голос позади меня произнес:
– Хорошо сказано.
Я удивленно повернулась. В нескольких шагах от себя на красно-пегой лошади, которая была достаточно рослой для обычно невысоких ямайских лошадей, я увидела всадника. Он смотрел на нас с большим интересом. Видимо, он был здесь уже по меньшей мере несколько минут, а мы были слишком заняты, чтобы расслышать его появление.
На нем была красивая спортивная клетчатая куртка, белая рубашка, серые плисовые брюки, заправленные в сапоги для верховой езды. Позади была приторочена мягкая кожаная сумка. Шляпу он держал в руке. У него были весьма красивые черты лица и коротко стриженные каштановые волосы; он был чисто выбрит. На вид ему казалось лет двадцать пять. Глаза его были темно-серого цвета, и правый глаз наполовину прищурен, что придавало ему достаточно шутливый вид.
Тут Джозеф так странно охнул, что я в изумлении уставилась на него. Лицо его посерело, а глаза закатились. С огромным усилием он медленно повернулся спиной к незнакомцу, а затем встал с поникшими плечами. С того места, где я стояла, я явственно видела, как он разведенными в виде вилки пальцами тычет через плечо: то был старинный принятый в этих местах знак против дьявола.
