— Всегда — значит с тех пор, как я основала приют. Он не… — Она замолчала. Ах, если бы правда была другой!
Темпл засмеялся, но в его смехе не было радости.
— Разумеется, нет. Разумеется, мы не делали этого.
Он встал одним плавным движением и перешел на противоположную сторону ринга. Причем сделал все это необычайно грациозно даже с рукой на перевязи. С раной, которая убила бы менее крепкого человека.
Повернувшись спиной к Маре, герцог запустил руку в волосы.
— Всего раз я хотел услышать от тебя правду. — Темпл оглянулся. — Всего раз хотел поверить, что ты не такая, какой кажешься. Что ты не просто женщина, жаждущая крови и денег. — Он засмеялся и снова отвернулся. — И ты сказала мне правду.
Нужно рассказать. Рассказать все до конца. Нужно упасть к его ногам и дать ему возможность простить ее. Поверить ей. Поверить в нее. Может быть, тогда они смогут начать все сначала. Может быть, тогда это странное и восхитительное нечто, происходящее между ними, сможет расцвести.
Боже милостивый, она хотела этого сильнее, чем воздуха!
— Я не жаждала крови, — сказала Мара, вставая на ноги и прикрывая платьем наготу. — И денег — тоже. — Она сделала шаг в его сторону. — Пожалуйста, позволь мне объяснить…
— Нет. — Повернувшись к ней, он рубанул рукой воздух.
Мара остановилась.
— Нет, — повторил он. — Я устал… от всего этого. От твоего вранья. От твоих игр. Устал от желания поверить в них. Все, хватит!
Мара вздохнула, понимая, что заслужила это. Понимая, что ее жизнь целых двенадцать лет к этому шла. К минуте, когда расскажет герцогу правду и должна будет выдержать последствия.
Но ей никогда не приходило в голову, что будет ужасно больно, когда она его потеряет. Не приходило в голову, что он станет ей небезразличен.
Небезразличен.
Какое глупое и холодное слово, совершенно не выражающее то, что сейчас чувствовала.
А он между тем продолжал:
— Мне плевать, какие еще сказки ты мне расскажешь. Я сыт по горло! Во сколько мне обойдется этот день?
О Боже! Вот это удар… Неужели он думает, что она потребует плату за… Но ведь именно такое соглашение они заключили, не так ли?
Мара отрицательно покачала головой.
— О, теперь ты выше нашего соглашения? — Он язвительно улыбнулся.
Ей больше не требуется их соглашение. Она ничего этого не хочет. Хочет только его.
И внезапно, как резкий удар, пришло понимание.
Она его любит!
Но он-то никогда не поверит ей.
И все-таки Мара попыталась.
— Уильям, прошу тебя… Если бы ты только…
— Не смей! — выкрикнул он ледяным голосом. И Мара тотчас поняла: сейчас перед ней Темпл — величайший боец из всех, которых когда-либо знал Лондон. — Не смей больше называть меня так. Никогда. У тебя нет на это права.
Конечно, нет. Она украла у него это имя, когда украла его прежнюю жизнь. К глазам подступили слезы, но Мара их проглотила. Ведь он мог решить, что и слезы ее поддельные.
— Да, конечно, — кивнула она.
Он был сейчас такой холодный, такой равнодушный… Она не могла больше на него смотреть.
И тут Темпл нанес последний, завершающий удар.
— Завтра все закончится. Ты покажешь всем свое лицо и восстановишь мое доброе имя. Я отдам тебе твои деньги. А потом ты уберешься из моей жизни!
Он оставил ее там, на середине ринга, в сердце своего клуба.
Когда же дверь в его комнаты закрылась и замок щелкнул, Мара оделась и дала волю слезам.
Глава 15
Он оставил ее раздетой на ринге. Ни разу за всю свою карьеру боксера, дерущегося без перчаток, он до такой степени не унижал своего противника.
Но у него никогда не было противника, лишившего его мечты.
Какая чушь! Темпл наклонился над бильярдным столом в одной из верхних комнат «Падшего ангела» и сделал карамболь.
— Господи, Темпл! — Борн присвистнул, глядя, как два шара падают в лузы в дальнем конце стола. — Может, нам уйти? Может, будешь играть сам с собой? — Маркиз допил остаток скотча. — И ведь с одной рукой!
Упоминание о руке, все еще слабой и лишенной чувствительности, снова разожгло его гнев. Ее брат лишил его силы и могущества. Но она поступила гораздо хуже — лишила его надежды.
Он позволил себе поверить, что все еще может быть. Что она может оказаться той, по которой он томился. Женой. И даже больше.
Любовью.
Слово прошелестело в голове потрясением, досадой… и желанием.
Темпл проигнорировал его и с яростной точностью сделал второй удар. И третий.
Кросс качнулся на каблуках и проговорил:
— Хорошо. Уже понятно, что ты не так заинтересован в игре, как в победе. Так что же тебя гложет?
— Женщина, — ответил Борн, направившийся в другой конец комнаты, чтобы налить себе еще виски.
Разумеется, женщина! Темпл забил в лузу следующий шар.
Кросс посмотрел на Борна:
— Ты так думаешь?
Маркиз кивнул:
— Дело всегда в женщине.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Кросс.
— Нет, он не прав, — заявил Темпл.
Борн с усмешкой возразил:
— Ты сам знаешь, что я прав.
Темпл нахмурился и проворчал:
— Вы оба можете отправляться прямо в ад.
— Если мы уйдем, тебе будет нас не хватать, — сказал Кросс, наконец-то получивший возможность ударить по шару. — Кроме того, эта женщина мне нравится. Так что я не против, если твоей проблемой стала она.
Борн в изумлении взглянул на приятеля:
— Она тебе… нравится?
— Она нравится Пиппе. Пиппа думает, что Темпл ей небезразличен. Я верю жене.
Вспыхнуло воспоминание: обнаженная Мара посреди ринга. С глазами, полными слез. А он повел себя отвратительно. Темпл стиснул зубы.
Но она ведь украла у него жизнь. Врала ему снова и снова. Он ее нисколько не интересует. Это просто невозможно.
Кросс с ухмылкой покосился на Борна:
— Кроме того, она украсила тебя замечательным синяком.
— Ни к чему вспоминать об этом с таким удовольствием, — огрызнулся Борн.
— Еще какое удовольствие! Тебя побили. Побила женщина!
— Ублюдок, — проворчал Борн. — Откуда я мог знать, что у нее удар, как у Темпла?
И вновь промелькнуло воспоминание: Мара стоит в прихожей «Дома Макинтайр», положив ему на грудь свою теплую ладонь. «Я не хочу делать вам больно, милорд».
Еще одна ложь!
— Ну, Темпл, так что же ты натворил? — осведомился Кросс.
Еще одно воспоминание: Мара посреди ринга умоляет выслушать ее. Что она могла ему сказать? О чем поведать?
Он отогнал воспоминание.
Когда она говорила ему правду?
За несколько минут до этого.
— Ничего не натворил.
— О, это означает, что ты наверняка что-нибудь натворил. — Борн упал в ближайшее кресло.
— Когда это вы успели превратиться в парочку болтливых сорок? — пробурчал Темпл.
Кросс облокотился о бильярдный стол.
— А когда ты потерял чувство юмора?
Что ж, вопрос совершенно правомерный. Если бы Борн или Кросс находились в таком отвратительном настроении, он, Темпл, наверняка задал бы им подобный вопрос.
А ведь когда-то он получал массу удовольствия, наблюдая, как Кросс с Борном заигрывали с безумием — сначала ругаясь со своими будущими женами, а потом ухаживая за ними. Он же то и дело насмехался над обоими, с наслаждением усиливая их страдания.
Но сейчас — совсем другое дело, пусть оно и связано с женщиной. Ведь дело это не имело никакого отношения… К чему?
— Я ее отпустил, — сообщил Темпл.
— Куда? — спросил Борн.
— Домой.
— А… — протянул Кросс с таким видом, словно слово «домой» все объясняло.
Конечно, ничего это не объясняло! Темпл нахмурился и буркнул:
— Черт побери, что это значит?
— Только одно, — ответил Кросс. — Когда они уходят, это вовсе не так приятно.
Борн кивнул и добавил:
— Думаешь, что обретаешь покой, а на самом деле… не перестаешь о них думать.
Темпл переводил взгляд с одного друга на другого.
— Вы оба превратились в болванов! Я бы перестал о ней думать, не будь она… — Он замялся.
