— Спасибо. Я действительно чувствую себя посвежевшей. И спасибо, что ты подумал о ванне.
— На здоровье. — Он подвинул кресло для нее, словно они были старыми знакомыми и частенько завтракали вместе. — Надеюсь, ты голодна. Maman приказала приготовить на целый полк.
— Я ужасно голодна, — ответила Элспет.
— Кофе или чай? — Усевшись в кресло напротив, он указал на две чашки. — Чай, насколько я помню.
— Да, пожалуйста.
— Полчашки молока, две ложки сахара. Я правильно запомнил?
— Отлично. — Они пили чай вместе во время той недели в Ньюмаркете.
— Я не знаю, что ты любишь на завтрак. Пожалуйста, выбирай сама.
Он тоже принял ванну, волосы у него еще были влажными в отличие от нее. На нем были тончайшая синяя куртка, девственно чистое белье, безукоризненно завязанный галстук и простого покроя желто-коричневые жилет и бриджи. Поборов неудержимое желание броситься в его объятия и страстно заявить о своей вечной, непреходящей любви, она сцепила руки на коленях, дабы не поддаться внезапному порыву. Как же она его смутит, если совсем забудется.
Он перехватил ее взгляд, среагировав, на внезапное молчание.
— Хочешь, я подам тебе? — Да, спасибо.
Что-то в ее голосе встревожило его, и, подцепив ломтик бекона, он спросил: — Ты хорошо себя чувствуешь?
Она с трудом выдавила улыбку:
— Я просто устала. И немедленно засну, как только попаду на борт.
— Я не должен был не давать тебе спать всю ночь. Прости меня.
— Это я не давала тебе уснуть. Тебе не за что извиняться.
В любом случае ты осчастливила меня.
Сама она не прибегала к подобным банальностям. Она нашла бы массу самых искренних и чистых определений в превосходной степени, чтобы выразить свои чувства. Но в этом был хороший тон, светскость. Ведь напротив нее сидел лорд Дарли. И ей полагалось также соблюдать правила хорошего тона.
— Ты сделал мое пребывание в Лондоне восхитительным. Я буду с нежностью вспоминать нашу последнюю ночь.
Почему эти ее манерные фразы вызывали у него раздражение? Почему ему не нравилось, что она так спокойно переносила их расставание? Разве сам он не относился с неприязнью к женщинам, которые устраивали ненужные сцены при расставании? И не он ли терпеть не мог любовниц, выставлявших различные требования и претензии? Да, все это так, и все же… ему бы хотелось, чтобы она хоть чуть-чуть ощутила то, что чувствовал он.
Он предпочел бы, чтобы она чувствовала себя столь же… он поискал подходящее слово и, в конце концов, остановился на «жалкой». Столь же жалкой, как и он. Merde.
Эта слезливость и слащавая сентиментальность не доведут до добра.
Ему требовалось срочно выпить.
Оторвавшись от стола, он буркнул:
— Они забыли мое бренди. — Дарли направился к двери, распахнул ее и жестом подозвал лакея, слонявшегося поблизости.
Перспектива пропустить бокал уже успокоила его или, возможно, изменила направление его мятущихся мыслей, чего оказалось достаточно, чтобы поправить его настроение.
Едва ему принесли бренди, его чувствительность полностью восстановилась, вернувшись к привычному, всегда предпочитаемому им спокойствию.
Во время еды они говорили обо всем и ни о чем. Развернув карту, он кончиком столового ножа показывал ей намеченный маршрут, стараясь убедить ее, что Малькольм был в полном ее распоряжении.
— Просто обращайся к нему за всем. Он очень умелый находчивый парень.
Она и предположить не могла, что маркиз вменит ему обязанность сопровождать ее на яхте и исполнять все ее просьбы и пожелания.
— И давно он у тебя? — спросила Элспет вместо того, чтобы задать главный, не высказанный вопрос.
Дарли на мгновение задумался.
— Почти десять лет. Он приехал ко мне из Эдинбурга с наилучшими рекомендациями и до сих пор вполне оправдывал их и даже больше. — Просто поразительно, как быстро бренди успокоило его. Теперь он мог смотреть на Элспет, оценивать ее красоту и шарм, не испытывая при этом желания оставить ее у себя в Лондоне.
При мысли «оставить ее у себя» у него на мгновение перехватило дыхание. Боже милостивый, он никогда, никогда не собирался, даже не рассматривал саму возможность оставлять кого-либо в Лондоне или где-либо еще, любые нежные воспоминания о предыдущей ночи улетучивались при холодном свете дня. Он всегда избегал постоянства, как заразы. Длительные связи были для него анафемой. И вообще, пропади все пропадом. Ему срочно требовался еще глоток бренди. И, наверное, можно прощаться. Он бросил взгляд на часы.
— Пора уезжать? — Элспет тоже ощущала некоторую напряженность, стараясь говорить спокойно, хотя о каком спокойствии можно говорить, когда мужчина, которого она желала больше всего на свете, не хотел быть с ней. А когда его мать попыталась прошлой ночью оказать давление на него, он отказался отправиться с ней в Марокко, причем не один раз, а дважды.
— Пожалуй, уже пора, — хрипло произнес Дарли, опустив свой бокал.
Она мгновенно вскочила на ноги, словно подброшенная пружиной.
— Еще раз спасибо за все. Ты был чрезвычайно добр ко мне.
Поднявшись, он заговорил таким же мягким голосом:
— Если тебе хоть что-нибудь понадобится по возвращении, обращайся ко мне немедленно. И дай Бог здоровья брату.
— Спасибо. — Что еще могла она сказать, когда в самом воздухе ощущалась напряженность? Она глянула на дверь туалетной комнаты: — Мне, наверное, нужно позвать Софи.
— По-моему, она уже внизу. Пошли к ней. — Он протянул ей руку, словно джентльмен на светском рауте, и она приняла ее с видом леди, которая не нашла ничего лучшего, чем прогуляться со случайным партнером.
И, подчиняясь диктату условностей и обстоятельств, они продолжали играть соответствующие роли, спускаясь по лестнице.
Семейство Дарли в ожидании было занято оживленной беседой в холле.
Софи, Чарли и Малькольм дожидались своего часа у дверей.
Прощание было недолгим. Маркиз позаботился об этом, он переводил Элспет от одного члена семьи к другому, словно они обходили ряд гостей на светском рауте.
Будучи, сама на грани обморока, Элспет была благодарна Дарли за его торопливость. Лишь огромным усилием воли сохраняя самообладание и сознавая, что очень скоро покинет их, она любезно благодарила хозяев.
Герцог, герцогиня и Бетси были ласковы с ней, сердечно предлагали Элспет воспользоваться их гостеприимством по возвращении, высказывая все положенные пожелания при прощании.
Он проводил ее на улицу, где уже ждал сверкающий черный экипаж герцога, запряженный четверкой лошадей. Подсадив ее внутрь, Дарли на какое-то мгновение задержал ее пальцы в своих, затем улыбнулся и отступил в сторону, чтобы ее слуги и Малькольм могли подняться. Когда все разместились, ливрейный лакей захлопнул дверцу, в воздухе раздался свист хлыста, и экипаж тронулся.
