Ознакомительная версия.
– Ошалел ты, что ли, твоё сиятельство? – Анютка сердито вырвалась из его рук. – Ты что?!
– Мне сказали, что ты свободна… Но я думал, это неправда.
– С ума сошёл? Ничего я не свободна! Я с Гришкой шестой год живу!
– Это ничего не значит! – уверенно проговорил Давид. – Я женюсь на тебе.
– У-у, куда вас, ваше благородие, понесло… – усмехнулась Анютка. – Знаешь, сколько раз я такое враньё слышала?
– Князь Давид Дадешкелиани никогда не врёт! – немного надменно заявил Дато. Анютка вновь скорчила насмешливую гримасу, но ничего не сказала. Стояла не двигаясь, позволив Давиду завладеть своей рукой, не обращая внимания на то, что он целует эту руку всё выше и выше, пробираясь от запястья к локтю, затем – к плечу, ещё тяжело дыша после галопа по комнате. Добравшись до ключицы, Давид поднял голову и вопросительно посмотрел на Анютку. И в который раз ей стало не по себе от этих слёз, явственно блестевших в больших и тёмных глазах, от восхищения и робости в мальчишеском взгляде. Ей захотелось произнести вслух то, что она думала, но Анютка побоялась обидеть Дато и пробормотала по-цыгански:
– Саво тыкно, дэвлалэ…[33] – и положила обе руки на его плечи. И ни тогда, ни после не вспомнила, кто из них задул все свечи.
В пятом часу утра окно гостиничного номера посветлело, на нём отчётливо проявились дождевые потёки. Розоватый свет перебрался через подоконник, скользнул по потёртым штофным обоям, по картине с видами Неаполя, по безобразию из битых черепков, земли, обломанных листьев, стеклянной крошки, бумаги и рассыпанного пепла на полу, влез по сползшему с постели одеялу, двинулся по голой ноге Анютки, которая сидела в постели, прислонившись к стене, и раскуривала пахитоску. Светлые волосы были растрёпаны, рубашка сползла с плеча, но Анютка не поправляла её. Князь Давид Дадешкелиани спал на спине, свободно разметавшись по постели и свесив вниз одну руку. Утренний луч удобно, словно котёнок, примостился на его заросшей курчавыми чёрными волосками груди. Во сне лицо Давида казалось ещё более детским, и Анютка, изредка взглядывая на него, прикрывала глаза и чуть слышно шептала:
– Боже мой… Боже ты мой…
Через пять минут солнечный луч устроился у Давида на носу. Князь недовольно поморщился, чихнул и открыл глаза. Посмотрел на сидящую рядом Анютку, улыбнулся. Сел, потянулся. Хрипловато позвал:
– Иди ко мне.
– Уже утро. – Она не обернулась. – Мне идти пора.
– Куда? – изумился он. – Я тебя никуда не пущу!
– Ну, спросилась я тебя. – Анютка спустила ноги на пол, потянулась было за платьем, но князь пружиной взвился с постели и, прежде чем Анютка спохватилась, опустился перед ней на колени.
– Господи, ну ты что? – отворачиваясь, грустно спросила Анютка. – Не наигрался, дитятко, мало тебе?
Давид, держа Анютку за запястья, смотрел на неё снизу вверх. Смотрел долго, молча, не отводя глаз. Растерянная Анютка тоже молчала, не пытаясь освободить руки.
– Какая ты красивая… Вай ме, какая ты красавица… Я никогда, никогда не видел такого.
– Ну, выдумал… Отпустил бы, а?
– Почему ты хочешь уйти? – обиженно нахмурился он. – Что тебе не понравилось? Я люблю тебя… Почему ты мне не веришь? Что ты хочешь, чтоб я сделал? Говори, я сделаю…
– Отпусти меня, Дато, – помолчав, попросила Анютка. – Мне домой пора.
– Разве ты не едешь со мной? – удивился князь.
– Ку… куда?
– В Тифлис! Или хочешь венчаться здесь? Тогда я напишу братьям…
– Боже праведный и все угодники… – простонала Анютка, вырывая, наконец, руки и хватаясь за виски. – Да ты ума лишился? Какой Тифлис? Куда венчаться?! Я замужем! Понимаешь ты это или нет – замужем!
– Он не любит тебя! – повысил голос Давид.
– А я тебя не люблю, – тихо, почти шёпотом, сказала Анютка. – Не люблю, мальчик. Не обижайся. Ты хороший, но…
Князь встал, отошёл к стене. Анютка молча, торопливо начала одеваться. Она уже стояла около двери, с сумочкой и перчатками, когда Давид быстро перешёл комнату и резко развернул Анютку к себе.
– Не пущу! Всё равно не пущу!
– Да кто тебя спросит, господи? – Анютка с силой вырвалась. Сузив глаза, холодно произнесла: – Что ты мне голову забиваешь, твоё сиятельство? Что ты мне тут аванцы выдаешь?! Мне что – тринадцать лет? Я девочка нецелованная? Женится он, глядите вы! Да кто тебе даст на мне жениться? Ты – князь! А я – канарейка ресторанная! Чужая жена! Моя тётка публичный дом содержит! Ты это всё в Тифлисе своей родне высокородной расскажи! Не забудь мне потом телеграмму дать о здоровье матушки – ежели она после такого жива останется!
– Мама умерла два года назад, – сухо сказал князь.
– Прости. Всё равно. Неважно. – Анютка толкнула дверь. – Не поминай лихом, Давид Ираклиевич. Прощай.
Она отвернулась от Давида и быстро пошла по тёмному, ещё пустому коридору гостиницы. Спиной Анютка чувствовала, что князь смотрит ей вслед, но не обернулась.
– Илья! Илья! Смоляко-о! Проснёшься ты или нет? Не то одна уплыву! Сам ведь хотел!
– Только не свисти, Христа ради… – пробормотал Илья, засовывая голову под подушку. – Куда тебя черти с ранья тащат?
– Так ведь самое время! Митька с вёслами уже ушёл, вставай! Вста-вай! Вста-вай!
Отвязаться от проклятой бабы было невозможно. Чертыхаясь и зевая, Илья уселся на постели. В маленькой комнате стоял полумрак, солнце ещё не взошло, и Илья заключил, что спали они с Розой всего-то часа два. Из отгороженного цветастой занавеской угла слышалось сосредоточенное кряхтенье: Роза натягивала поверх длинной, доходящей ей почти до колен тельняшки свою неизменную синюю юбку и рыжую кофту. Ещё вчера вечером, до начала выступления, Чачанка объявила Илье, что утром отправится ловить бычков, и он легкомысленно попросился с ней. Теперь же, как ни хотелось завалиться обратно спать, отказаться от своего слова было нельзя. Протирая кулаком глаза и бурча под нос проклятия, Илья зашарил рукой по спинке кровати. Роза пришла ему на помощь и достала скомканные штаны из-под стола. Пока Илья одевался, она громко трубила солдатский сигнал в сложенные воронкой ладони:
– У папеньки, у маменьки просил солдат говядинки – дай, дай, дай!
– Есть на тебя угомон или нет? – тоскливо проворчал Илья. – Сама же всю ночь проплясала, откуда силы берёшь?
– Так плясать – не мешки ворочать. – Роза подхватила со стола таз с наживкой и направилась к двери. – Догоняй.
Митька, ожидающий их на песчаной косе, не терял даром времени: столкнул на воду Розину шаланду, забросил в неё вёсла и теперь сидел на корме, позёвывая и облизывая солёный бочок воблы. Горизонт уже осторожно розовел, море лежало спокойное, будто под слоем масла, у кромки залива виднелись рыбачьи лодки. Роза по колено зашла в воду, повизгивая от холода, передала Митьке таз с наживкой и ловко вскочила в лодку. Илья несколько неуверенно зашагал следом, осторожно присел на поперечную банку, взялся за вёсла. Митька подтолкнул лодку, прыгнул в неё, уже отходящую от берега, балансируя, перебрался с кормы на нос и, свесив вниз голову, уставился в зеленоватую толщу воды. Роза, пристроившись на кормовой банке, сосредоточенно наживляла хлеб с мясом на крючки перемёта. Отвлеклась от этого занятия она лишь затем, чтобы спросить у Ильи:
Ознакомительная версия.
