Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

– Неправильно, что эта особа сидит в красной гостиной с мадам и молодым господином! – возмущалась Герти. – Она служанка, такая же, как и мы. Она не должна пить чай с господами.

Юлиус кивнул, Герти высказала его мысли. Теперь, когда молодой госпожи Мельцер больше не было на вилле, отношения с гувернанткой становились все хуже. Она постоянно вертелась вокруг госпожи Алисии, угождала ей, поддакивала и самовольно отдавала приказы камердинеру. Она делала это нарочно и со злорадством, вероятно, ей кто-то сказал, что Юлиус на нее жаловался.

– Если бы хозяин не был так подавлен, он бы поставил эту худосочную тварь на место. – Герти редко стеснялась в выражениях. – Но бедный господин сейчас сам не свой. Он такой мрачный и грустный. Когда возвращается с фабрики, то в одиночестве полночи сидит в своем кабинете, читает документы и курит сигары.

– И не только это. – Эльза скорбно кивнула. – Он пьет красное вино. Вчера целую бутылку «Божоле».

Повариха насыпала заварку в серебряное чайное ситечко и опустила его в сине-белый узорчатый чайник. Мейсенский фарфор с луковичным узором. Любимый сервиз госпожи. Свадебный подарок ее брата Рудольфа фон Мейдорна, умершего несколько лет назад. С тех пор он у госпожи был в особом почете.

– Вместо того чтобы предаваться пьянству, он должен выгнать гувернантку и бежать на Фрауенторштрассе, чтобы вернуть жену, – рассуждала Фанни Брунненмайер.

Юлиус кивнул в знак согласия.

– Но говорят, что она болеет, – возразила Герти.

– Откуда ты знаешь?

Герти пожала плечами. Она встретила Ханну вчера на рынке и разговорилась с ней. Ханна теперь тоже жила на Фрауенторштрассе, чтобы присматривать за молодой госпожой Мельцер.

– У нее был нервный срыв. Несколько дней она лежала в постели, так как была слишком слаба, чтобы встать. Ханна все это время ухаживала за ней, мыла, кормила и поднимала ей настроение. Она также заботится о детях.

– Вот вам и Ханна! – Эльза покачала головой. – Вместо того чтобы остаться здесь на вилле, она сбегает и бросает всех нас!

– Она сказала, что очень боялась за молодую госпожу Мельцер. Потому что в молодости у нее было сильное кровотечение горлом. Она чуть не умерла от этого.

– Господи! – воскликнула Эльза. – Она ведь не допустит, чтобы мы тут перемерли.

Брунненмайер с размаху ударила кулаком по кухонному столу, отчего Эльза резко вздрогнула.

– Закрой рот, все не так уж и плохо! Мари Мельцер надо вернуться на виллу, здесь она быстро поправится! – С этими словами она повернулась к плите, взяла чайник и налила в него горячей воды. – Ты проверила, сливки не скисли, Герти?

Ее помощница уже расставила на подносе чашки и блюдца, а также кувшинчик со сливками и наполненную сахарницу. Печенье тоже красиво лежало в блюдце. Тогда Герти сунула мизинец в посуду со сливками и облизала его. В такую жару они могли быстро прокиснуть, и повариха была права.

– Вкусно.

– Ну что ж, поднимайте поднос наверх, – приказала Брунненмайер и поставила на него чайник.

Юлиус взял поднос в руки и двинулся с ним к заднему выходу из кухни, где находились лифт для подносов с едой и служебная лестница, ведущая в хозяйские комнаты.

– Как можно пить горячий чай в такую жару? – удивилась Герти, покачав головой, и налила себе из кувшина холодной воды. Через мгновение она поставила стакан и подошла к входной двери, потому что кто-то постучал.

– Приветствую вас.

Августа запыхалась от быстрой пробежки через парк к вилле. Солнце не шло на пользу ее светлой коже, нос шелушился, а на щеках появилось несколько красных пятен.

– Соскучилась? – спросила Фанни Брунненмайер, которая села за стол и достала очки, чтобы почитать еженедельную газету.

– Соскучилась? Конечно, с четырьмя детьми мне нечего делать, – ответила Августа. – Я принесла вам зелень и сельдерей. В саду также растут красивые астры и георгины. Для украшения стола. Ведь у госпожи скоро день рождения.

Она поставила на стол корзину, доверху наполненную зеленью, и села на стул. После январских родов она совсем не похудела; несмотря на скудное питание, живот практически не уменьшился. Августе было всего тридцать с небольшим, но после четырех родов и постоянных забот о том, как свести концы с концами, ее лучшие годы казались позади.

– Зелень? – Повариха покачала головой. – Мы уже засолили на зиму три большие дубовые бочки. А насчет астр – тебе нужно спросить у госпожи.

– Завтра сможешь приготовить вкусный телячий бульон с печеночными клецками, – предложила Августа. – Ты нигде не найдешь такую свежую зелень. Она только что с грядки.

– Ладно, оставь зелень здесь.

Брунненмайер достал кошелек из ящика шкафа и положила одну марку и двадцать пфеннигов на стол перед ней.

Августа осталась довольной. Это была хорошая цена за три пучка увядшей зелени, которую Лизель не смогла продать вчера на рынке. Она быстро сунула деньги в карман юбки.

– Это совсем новая рейхсмарка, – произнесла она почти ласково. – Люди говорят у нее должна быть золотая сердцевина. Только пфенниги старые.

Герти выбрала из корзины Августы три наиболее свежих пучка и отнесла их в кладовую. У Брунненмайер было доброе сердце. Сама она не купила бы у Августы ни одного стебелька, потому что та порой бывала очень хитрой. Но дела с огородом и выращиванием цветов шли из рук вон плохо, и четверо малышей, конечно, не были виноваты в том, что их матери приходилось быть такой стервой.

– Ты работаешь от рассвета до заката. – Августа сделала глубокий глоток из чашки, которую Эльза поставила перед ней. – Но деньги уходят так же быстро, как и появляются. Налоги, зарплата, плата за обучение, деньги за место на рынке. Лизель нужна новая юбка, у Максла нет зимней куртки, и ни у кого из них еще нет обуви на зиму. И как назло, сейчас Густль начал выпивать. Вечером он идет в город и сидит со старыми фронтовыми товарищами в пабе за кружкой пива.

Она отодвинула чашку и с жадностью потянулась к печенью, лежащему на тарелке в центре стола. Это было кусочки, которые разрешалось есть слугам: некоторые сломались, когда их снимали с противня, другие потемнели. Конечно, они ели и то, что хозяева оставляли на тарелке.

– Я никогда бы не подумала, что Густав начнет пить. – Эльза покачала головой. – В конце концов, он всегда был таким хорошим человеком.

Августа жевала бисквитное печенье и ничего не отвечала. Конечно, было неразумно рассказывать эту историю здесь. Но она не могла удержаться, ей надо было с кем-то поделиться своим несчастьем. Приближалась зима, выручка от овощей была маленькой, и ей ничего не удавалось отложить. Если бы она не работала время от времени на вилле, они бы давно умерли с голоду.

Сзади на лестнице послышались шаги. Юлиус вернулся из красной гостиной с подносом в руках.

– Я так и знал, – пробормотал он дрожащим голосом. – Мое чувство никогда не обманывает меня. Я знал, она что-то задумала, хотела унизить меня. Эта отвратительная, подлая змея.

Все обернулись в его сторону, поскольку такое поведение была для него необычным.

– Что она сделала? – прошептала Герти.

Все, включая Августу, конечно же, знали, о ком идет речь. Юлиус поставил поднос, на котором осталась только сахарница. Его руки дрожали.

– Сначала она утверждала, что этот сахар не годится для чая. Ей нужен был сахар-кандис, так пьют чай в Лондоне. А англичане – большие любители чая.

– Пусть и едет туда, эта шлюха! – язвительно бросила Августа. – В Англию. И сразу в Лондон, если уж на то пошло.

– И это все? – разочарованно протянула Герти. – Из-за этого вы так расстраиваетесь?

Юлиусу пришлось сесть, он был так бледен, что за него можно было испугаться. Нет, это было только начало.

– Когда я наливал чай, – продолжил он дрожащим голосом, – я стоял от нее на расстоянии метра. И тогда она сказала… Она проявила невероятную бесцеремонность… – Он отчаянно сдерживал слезы, вытирая лоб ладонью. Казалось, что бедняга вот-вот разрыдается. – Потом она говорит мне: «Вы что, не моетесь, Юлиус? Вы неприятно пахнете».