Ему было очевидно, что его прежнее совсем не образцовое поведение перешло все границы приличий и он ничуть не приблизился к достижению тех привилегий мужа, осуществления которых так страстно желал. Чтобы усилить его мучения, по его мнению, Брайони тратила многие часы, потакая капризам и прихотям дальнего родственника, и дарила все улыбки (и ямочки вместе с ними), не говоря уже о взглядах, этому замечательному молодому джентльмену, в то время как со своим господином и повелителем была более чем сдержанна и вообще редко смотрела в его сторону. Рейвенсворт вбил себе в голову, что Брайони мстит ему за старое этим легким флиртом с кузеном. В других обстоятельствах маркизу понравились бы естественные, безобидные манеры мистера Колдвела, но ему было неприятно терпеть соперника в собственном доме.
Страдая от очевидного пренебрежения Брайони, Рейвенсворт стал чаще заезжать к соседке, леди Адель, и находил ее манеру непомерной, но безобидной лести успокаивающей для своего раненого самолюбия. В некоторых ситуациях отсутствие оригинальности в поведении женщины не помеха, чтобы приятно провести с ней часок-другой. Адель, конечно, не была интеллектуальным гигантом – кто-то даже мог бы назвать ее пустоголовой, – но когда дело касалось того, чтобы польстить чувствам джентльмена, графине не было равных. Этого умения явно не хватало его маркизе.
То, что Брайони не возражала против его частых отлучек, однако, ничуть не уменьшило подозрений, которые вызывало ее отстраненное поведение, – совсем наоборот. Проницательный Рейвенсворт был убежден, что, вместо того чтобы вызвать недовольство Брайони, его отлучки встречают молчаливое одобрение. Ее безразличие потрясало его больше, чем он хотел признать. Когда в очередной раз он вошел в столовую во время завтрака, взрыв смеха Брайони, обращенный улыбающемуся Колдвелу, заставил его замереть на месте. Рейвенсворт потихоньку начал свирепеть.
– Кстати, – беззаботно бросил он жене, встретившись с ней тем же утром наедине на лестнице, – не ждите меня сегодня вечером к ужину, любимая. Я обещал Адель – разве я не сказал вам? Она просила меня помочь ей подобрать упряжку для ее городского экипажа. Сегодня продают на аукционе скот Холдейна, и, если повезет, она сможет купить что-нибудь подходящее, не оставшись с пустыми карманами. Кроме того, торги могут затянуться.
Брайони бросила на него уничижительный взгляд.
– Адель? И когда вы видели ее? – резко спросила она. Рейвенсворт разгладил невидимую морщинку на рукаве.
– Как того требует вежливость, моя дорогая, я наношу визит в Бичвуд всякий раз, как оказываюсь поблизости, – через день, я думаю.
Рейвенсворт с удовлетворением заметил шок в лице Брайони после своего нахального заявления. Через секунду, однако, она оправилась достаточно, чтобы продолжить со своим обычным спокойствием:
– Как вы... внимательны, милорд. И вы ведете себя так же любезно со всеми нашими соседями?
Он снисходительно улыбнулся:
– Разумеется, нет. Адель живет очень близко от Оукдейла. Кроме того, я знаю ее целую вечность. Со дня смерти графа она всегда советуется со мной. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем взять вас с собой, но, к несчастью, в моей двуколке удобно могут разместиться только двое. Вы не возражаете, я надеюсь, что я взялся оказать даме эту маленькую услугу?
Мучительное чувство несправедливости, вызванное этими провокационными словами, было прекрасным противовесом тому грузу вины, который угнетал ее дух с того момента, как она произнесла ужасную ложь.
– С чего бы мне возражать? – спросила Брайони, отводя взгляд, чтобы скрыть внезапную вспышку враждебности. – Как вы сказали, ваша близость – ах, прошу прощения – ваша дружба с дамой имеет давние корни. Действительно, в первый же раз, когда я увидела ее, – теперь я вспомнила, что это была библиотека в Брумхилле... Но эту развратную сцену лучше забыть, не так ли, милорд? – напряженно сказала она и почувствовала, что одержала маленькую победу, когда снисходительная улыбка бесследно исчезла с лица Рейвенсворта. – Второй раз я видела ее, когда вы были так добры представить нас около магазина Хэтчарда, вы тогда тоже выступали в качестве поверенного этой леди – что-то насчет недвижимости ее покойного мужа, как я припоминаю. Очевидно, Адель никогда не была склонна сама заниматься своими делами.
Этот завуалированный намек на то, что Брайони самостоятельно распоряжается доходами с ее значительного состояния, заставил Рейвенсворта стать мрачнее тучи, но Брайони уже прорвало, и теперь ничто не могло ее остановить.
– Нет сомнения, вам очень льстит, когда на вас смотрят с восхищением и почтением, – продолжала она нарочито снисходительным тоном, как если бы такая вещь была до неправдоподобия исключительной. – Умоляю, не беспокойтесь о моих чувствах на этот счет, потому что у меня их нет. В ваше отсутствие, – спокойно продолжала она, не забыв подлить масла в огонь, – думаю, я буду продолжать, как могу, развлекать себя в компании одного только моего кузена, поскольку у Вернона есть дела, требующие его присутствия в городе.
– Правда? Тогда желаю вам хорошего дня, мадам, – ледяным тоном ответил Рейвенсворт и, нахлобучив на голову шляпу, спустился по лестнице, крикнув, чтобы ему немедленно приготовили двуколку.
Брайони просто кипела от негодования, наблюдая, как он шел через фойе и яростно захлопнул за собой дверь. Час назад за завтраком, страдая от непомерного чувства вины, она не могла и слова сказать в присутствии Рейвенсворта. Этому не следовало удивляться. Ее с детства учили ценить честность как самую главную добродетель, избегать даже той маленькой невинной лжи, которую свет считал необходимой для общения. Она знала, что поступила очень плохо. Но его чудовищное поведение, ухаживание за дамой сомнительной репутации совершенно вывели ее из себя. Хотя Брайони и отвергала мысль, что Адель была серьезной соперницей за внимание ее мужа. Ее душевное спокойствие, пока в ее жизнь не вошел Рейвенсворт, было постоянным, надежным и безопасным, как Английский банк. Тогда она была покорной и безучастной, насколько могла вспомнить. А теперь! Она сознательно довела его до белого каления и ничуть не сожалела об этом. Он это заслужил.
Брайони подобрала юбки и взбежала по лестнице к себе в комнату. Через несколько минут она небрежным жестом надевала свою лучшую оливково-зеленую шелковую амазонку, чтобы выглядеть такой же модной, как пышно украшенная Адель. Рейвенсворта не было, чтобы оценить это, но она обещала Колдвелу проехаться верхом по имению. Пусть хотя бы один джентльмен будет знать, что Брайони Лэнгленд не какая-то там замарашка, которую можно не принимать в расчет.
