Мария смотрела в искаженное отчаянием лицо Джона и с трудом удерживалась, чтобы не погладить его по щеке. Она вспоминала, как часто плакала в подушку от того, что не могла безраздельно завладеть его вниманием и отвлечь от ревностного служения Богу… Теперь это было в ее власти. Джон приехал сюда, чтобы отречься от Господа. Он наконец сделал выбор. С ужасом Мария поняла истинные причины своего желания. Господи! Она теперь знает, что такое настоящая любовь. Молодой и красивый помощник викария был лишь средством сбежать от отца…
А теперь, когда отец далеко, хочет ли она провести всю оставшуюся жизнь рядом с Джоном?
Сзади послышался какой-то звук. С замиранием сердца Мария оглянулась.
– Салтердон, – позвала она. – Ваша светлость?
Кресло герцога выкатилось из тени на свет, и атмосфера в комнате стала напряженной. Волосы Салтердона были всклокочены, как будто он только что встал с постели. Точно так же он выглядел вчера вечером, когда целовал ее и пытался сделать с ней то, что она не в силах была вынести. Его небритое лицо покраснело от напряжения, белая рубашка стала влажной от пота.
– Мне не сообщили, что у нас посетитель, – сказал Он. – Хозяину дома положено докладывать, когда приезжают гости. Кроме того, прислуга должна спрашивать разрешения у хозяина, прежде чем принимать собственных гостей.
– Ваша светлость, я… – шагнул вперед Джон.
– Я знаю, кто вы… Друг?
– Мы познакомились с Марией, когда она была вот такой, – он взмахнул рукой на уровне пояса и ободряюще улыбнулся девушке. – Я жил в их семье, как помощник ее отца.
Салтердон криво усмехнулся.
– Она и сейчас почти ребенок, правда? – тихо сказал он.
Он подкатил кресло поближе, заслонив собой лампу. Глаза его сверкали, как хрусталь.
– Продолжайте, пожалуйста. Кажется, вы пытались убедить девушку уехать с вами в Хаддерсфилд.
– Вы подслушивали, – шагнула к нему Мария. – Давно вы здесь?
– Достаточно.
– Имею я право на личную жизнь?
– В том, что касается меня, у вас нет никаких прав. Мистер Рис, вы приехали, чтобы увезти Марию?
Джон потупил глаза.
– На вашем месте я бы вспомнил о своих обетах, – сказал Салтердон. – Церковь не одобряет лжи.
– Да, – молодой человек улыбнулся Марии. – Я привез новости, которые, надеюсь, заставят ее изменить решение и вернуться в Хаддерсфилд. Мне предложили место викария в Бристоле.
– Джон! – радостно вскрикнула она. – Это замечательно!
– Да, – кивнул он. – У меня будет просторный дом и более чем достаточно средств, чтобы наполнить наши кладовые.
– Наши?
– Я приехал просить твоей руки, Мария.
– Вот это славно, – пробормотал Салтердон притворно сладким голосом. Глаза его прищурились, губы сжались в тонкую полоску. – Но вы, кажется, забыли, что она имеет обязательства передо мной.
– Ничего такого, что нельзя было бы нарушить… ваша светлость. Ведь я сделаю Марию счастливой.
– Разве Мария несчастна?
– Да, ваша светлость, – ответила она, с трудом сдерживаясь. – Мария очень несчастна, когда о ней говорят, как будто она ничего не значащая крохотная пылинка.
– Мария, – с упреком посмотрел на нее Джон. – Опомнись.
Салтердон засмеялся, откинув голову.
– Очевидно, вы не так хорошо знаете мисс Эштон, как вам кажется, мистер Рис.
– Мария всегда была… немного горячей.
– Если она так разочаровала вас, – тихо произнес Джон и смиренно улыбнулся, – значит, у вас не будет возражений против ее отъезда.
Раздался стук в дверь, а затем в комнату вошел Тадеус и снял шапку.
– Герцогиня просила меня сообщить его светлости и мисс Эштон, что она через час отправляется на верховую прогулку. Она просит вас сопровождать ее.
* * *
– Я уже видел дом, – рассказывал Джон. – Он такой красивый. В нем три комнаты средних размеров, кухня-столовая и две спальни наверху: одна для нас, а другая для детей, а если станет тесно, то можно будет пристроить еще комнаты.
Он покраснел и закашлялся. Кофе давно остыл, но молодой человек продолжал заглядывать в чашку, как будто черпая там силу и мужество, которых ему явно не доставало.
– Домик расположен в роще среди огромных вязов и окружен ухоженным садом. В этой местности много солнца, а почва черная и плодородная. Местные жители собирают богатый урожай. Уверяю, Мария, тебе там будет хорошо.
– Расскажи мне о церкви.
– Она маленькая, но будет расширяться. Я беседовал с несколькими членами общины и нашел их милыми и дружелюбными.
– Ты говорил с моим отцом?
– Да.
Джон отставил чашку.
– Мне напомнили, что ты больше не его дочь, и если я решусь погубить свою жизнь и жениться на такой аморальной женщине, то он будет до конца дней своих молиться за мою несчастную душу, – сказал он и наконец поднял глаза на Марию. – Я думал, что тебя обрадует мое предложение.
– Я только что получила свободу.
– Раньше все было по-другому. Я вспоминаю, как ты часами мечтала, что мы соединим свои жизни. Ты клялась, что будешь любить меня, как никто другой.
– Да, но насколько я помню, ты упорно отказывался давать мне подобные обещания. Бог – твоя самая большая любовь, Джон. Или что-то изменилось?
– Ты всегда знала, как я предан тебе.
– Богу. Только Богу.
– И тебе.
* * *
День выдался пасмурным и холодным. Выйдя на крыльцо, Мария замерла и, заморгав, посмотрела на стоявшую у ступенек карету с единственным пассажиром.
– Ты его боишься? – спросил Джон, пристально взглянув ей в лицо.
– Разве похоже, что я боюсь его светлости?
– Похоже, что он смущает тебя. В его присутствии ты становишься…
– Какой?
– Скованной.
– У него нелегкий характер.
– Боюсь, это не та скованность.
Она оглянулась на подошедшего к ним Тадеуса. Через руку у него была перекинута длинная соболья шуба, а в другой руке он держал меховой шарф и шляпу, широкие поля которой тоже были оторочены собольим мехом.
– Наденьте это, – сказал он, протягивая ей меха, и бросил быстрый взгляд на Джона.
Даже в тусклом свете пасмурного дня густой богатый мех сверкал, как черное золото.
– Я не могу, – пробормотала Мария. – Скажите ее светлости…
– Это принадлежит не ее светлости, а ему, – кивнул Тадеус в сторону кареты и губы его сложились в гримасу, отдаленно напоминающую улыбку. – Вернее, одной из его последних любовниц. Его светлость считает, что это согреет вас лучше, чем, как он выразился, куча тряпья, что на вас надета.
– Как? – переспросила Мария и почувствовала, что краснеет. – Можете сказать его светлости… Впрочем, не надо, Тадеус. Я сама скажу.
Запахнувшись в плащ и скользя по тонкому льду, покрывавшему ступеньки, она спустилась к карете и распахнула дверцу. Салтердон медленно повернул голову. Он сидел, подняв меховой воротник своей шубы и сдвинув на глаза шляпу.
