— Многие из вас смеются над Меррисонами. Не отворачивайтесь, я знаю это. За то время, что я провел в Лондоне, я успел вас досконально изучить. Вы говорите, что они не такие, как все, что они не понимают толка в жизни, что слишком много молятся, что одеваются как нищие. И это все правда. Вы смеетесь над девушками, которых отец не пускает танцевать; ах, это так забавно! Вы показываете пальцами на мисс Кристиану, и на мисс Альмарозу и на мисс Кларибеллу — какие они убогие! Их можно осмеять, за их спинами можно говорить гадости, они — изгои, никто по доброй воле не свяжется с ними! О, высший свет Лондона, как же ты прекрасен и лжив!
— Сэр Исаак! — возмущенно воскликнул отец.
Тиана его понимала: в своем стремлении обличать нечестивцев сэр Роудз превращал помолвку в балаган.
— Вы! — Жених повернулся к будущему тестю. — Вы еще смеете говорить о том, как жить другим людям! Вы превратили своих дочерей и сестру в посмешище для всего света и считаете себя правым, считаете выше всех? О нет, сэр Абрахам, нет. Вы не выше.
Голос его изменился, загустел; сэр Исаак выпустил руку Тианы, и девушка отступила на шаг, глядя на него во все глаза и не понимая, что происходит.
— Какой же вы лжец, сэр Абрахам, — с сожалением сказал сэр Роудз. — Гораздо больший, чем я. Впрочем, хватит. Маскарад окончен.
Он поднял руку и стащил с головы парик; дернул за усы, и они внезапно сказались у него в ладони, мертвые, как перееханная экипажем мышь; он вытащил из кармана платок и стер пудру с лица.
— Ах! — дружно выдохнули гости.
— Лорд Меррисон, — насмешливо произнес Эдвард Картрайт, глубоко и издевательски почтительно кланяясь отцу Тианы, — вы отдаете за меня свою дочь. Я ее беру.
Отец побагровел и хватал ртом воздух; Тиана и ее сестры стояли в оцепенении; тетя Джоанна издала стон и принялась быстро-быстро обмахиваться веером.
— Дьявол! — завопил сэр Абрахам, набрав наконец воздуху в грудь. Отец был так красен, что Тиана опасалась, что его сейчас хватит удар. — Дьявол пробрался в наш дом под скромною личиной! Дьявол искушал нас сладкими речами! Господи, помилуй!
И тут послышался смех: леди Дьюли от души хохотала, и следом за нею грохнул и весь зал. Эдвард сделал шаг к Тиане и протянул руку; девушка попятилась от него.
— Ну что, леди Крис, — обманчиво мягким голосом произнес лорд Картрайт, — выйдете вы за меня? За меня, не за неистового Роланда, не за сэра Роудза?
— Вы…
У Тианы перехватило дыхание, она не знала, что сказать. Отец продолжал вопить, однако она не слышала, что именно.
— Я не шучу. Отправимся ко мне и завершим то, что не закончили.
— Поздравляю, Эдвард! — разбил этот диалог голос леди Дьюли. — Ты выиграл спор!
— Моника… — Лорд Картрайт еле заметно поморщился, но было поздно.
— Спор? — подозрительно спросила Тиана.
— Ну да, милочка. — Леди Дьюли усмехнулась. Топтавшийся рядом с ней лорд Бисмайр глаз не спускал с внезапно порозовевшей Альмы. — Эдвард и Дельберт поспорили, что ваш отец не выдаст вас за лорда Картрайта. То есть это Дельберт спорил, что не выдаст, а Эдвард — что наоборот! — Она засмеялась. — Поздравляю! Теперь коляска твоя! Так вот что за грязные уловки…
— Моника! — рявкнул лорд Картрайт. — Замолчи!
— Вы поспорили на коляску, что я выйду за вас замуж? — медленно повторила Тиана. — Я правильно все поняла?
— Тиана, — он вновь протянул к ней руку, — так было вначале, но…
Она не стала слушать дальше. Размахнувшись, серая мышка Кристиайа Меррисон от всей души дала пощечину лорду Картрайту. Звонкий хлопок прокатился по залу, как выстрел; гости умолкли, и даже сэр Абрахам замолчал.
В полной тишине Тиана развернулась и пошла прочь, почти побежала из зала, зная, что семья (какая бы ни была!) последует за нею.
В карете все молчали; Эдвард прорычал, что разбираться будут, когда доберутся до его дома, и был так зол, что все подчинились. Всю дорогу он смотрел не на друзей, а в окно; щека еще горела, будто от ожога.
В Картрайт-хаус Эдвард влетел почти бегом и широким шагом направился в малую гостиную; попавшийся на пути Бенджамен отскочил, чтобы не попасть хозяину под горячую руку.
— Принеси выпить! Немедленно! — бросил ему Эдвард.
— Что ты так кричишь? — сказала Моника, входя следом за ним в гостиную. — Бен не виноват.
— Да! — Эдвард развернулся и ткнул в нее пальцем. — Это ты виновата! Кто тебя просил кричать о споре на весь зал?
— Мне тоже хотелось бы это знать, — холодно отметил Дельберт. Он выглядел мрачнее тучи. — Ты представляешь, сколько народу это слышало?
— И что? — Моника пожала изящными плечиками и опустилась в кресло. — Все равно это самый лучший скандал сезона!
— А если я не хотел скандала сезона, черт тебя раздери? — заорал лорд Картрайт; он себя почти не контролировал.
— Эдвард, — предупреждающе произнес Кевин.
Он встал, положив руку на спинку кресла Моники. Леди Дьюли побледнела, глядя на взбешенного Эдварда.
— Что?! — Он резко выдохнул и отвернулся, стараясь справиться с собой. — Я почти добился своего! Еще немного — и я увел бы ее оттуда, спас бы ее! Как же вы не понимаете, тупоголовые вы кретины! Я не хотел, чтобы так получилось!
— Бренди, сэр, — невозмутимо произнес возникший на пороге Бенджамен.
— Налей.
— Эдвард, успокойся, — холодно сказала Моника. Она знала, что виновата, и потому шла в наступление. — Все это выплыло бы наружу рано или поздно. Ты выиграл спор и отлично подшутил над Меррисонами, разве этого мало?
— Моника, — впервые Кёвин не поддержал ее, — ты ошибаешься. Тут другое. — Он испытующе посмотрел на лорда Картрайта. — И дело серьезное.
— Серьезнее, чем вы думаете, — буркнул Дельберт. Эдвард вопросительно на него взглянул; друг покачал головой. — Сначала ты.
Эдвард взял с подноса стакан, на дне которого плескался бренди, и залпом осушил его. Легче не стало. Но ярость немного откатилась, уступив место жгучему стыду и усталости.
— Вначале, — начал Эдвард, — я действительно воспринимал все как шутку. Как же, такая забава: попытаться добиться руки дочки Меррисона, может, даже соблазнить ее… И я придумал сэра Исаака Роудза. Отправился к Хокинсу, лучшему сыщику в Лондоне, попросил его выяснить кое-что о семье Меррисон. Он-то мне и отыскал этого дальнего родственника. Настоящий сэр Исаак живет себе мирно в Кенте, женат на очаровательной дочери торговца сукном и знать не знает, что собирается вступить в брак с Кристианой Меррисон. Хокинс много чего узнал о сэре Абрахаме и его семье; он же за приличные деньги согласился изображать моего слугу. Брат Кевина, Майкл, сам того не подозревая, наставил меня на путь истинный своими благочестивыми разговорами; я запомнил, что он говорит и как, перечитал письма моего двоюродного дяди из Саутгемптона, потренировался немного — и готово. Хокинс помог мне загримироваться, говорить другим голосом несложно… И я приехал к Меррисонам. Сначала забавлялся, глядя на них, но уже к вечеру первого дня мне стало не смешно. — Он передохнул и снова взял стакан, предусмотрительно наполненный Бенджаменом. — Этого невозможно не увидеть, когда ты находишься у них. Атмосфера страха, подчиненности, уныния; бесконечные молитвы, посты, разговоры о благочестии и грехе. Вы не знаете, как они живут, и я не знал. Сэр Абрахам — не просто скупец, он фанатик. Он держит их на постной пище, заставляет непрерывно молиться, не позволяет хорошо одеваться, даже взглянуть на красивую вещь! За малейшую провинность девушек наказывают. К сестре он относится любезнее, но и она страдает. Он самодур, я возненавидел его сразу. И все же он не смог убить живую искру души в этих девушках. Несмотря ни на что, они ему не покорились. Я видел это. Видел, как они переглядываются, как перешептываются, когда думают, что никто не замечает. А потом, когда я встретил Кристиану на балу…
