— Что верно, то верно.
Слуга разложил свой груз на большом резном дубовом кофре, стоявшем у стены, и, откланявшись, удалился.
Флори не торопилась приступить к изучению лежавшей перед ней массы шерстяных тканей, бархата, целых шкур с блестевшим мехом. Эта пауза нужна была ей для того, чтобы собраться с силами и подготовиться к борьбе.
— Может быть, вы посмотрите их сразу?
О, тембр этого голоса! Зачем природе понадобилось наделить его таким глубоким звучанием, словно приглушенное эхо гармонии трубных звуков? Почему малейшее его слово окрашивается самой теплой, самой обвораживающей интонацией?
— Раз уж вы дали себе труд принести их сюда именно для этого, давайте начнем, не откладывая.
Он взял в руки длинную накидку из бархата цвета лесной зелени, подбитую белой лисой, шагнул к Флори, накинул ей на плечи, не коснувшись ее, это роскошное одеяние, отошел на шаг назад и посмотрел на Флори. Ни он, ни она не проронили ни слова. Было достаточно того, как он смотрел на эту женщину и на мех, на эту женщину, завернутую в этот мех. Прибавить ему было нечего. Этим было выражено все.
На шее Флори забилась жилка, дыхание ее стало учащенным.
Прошло некоторое время. Ни он, ни она не шевелились. Они стояли словно загипнотизированные.
Как если бы напряжение этой минуты было достаточно сильным, чтобы побеспокоить крошечное существо, которое она носила под сердцем, она вдруг почувствовала внутреннюю дрожь в области живота, словно пока еще слабое движение ребенка. За последние дни она чувствовала его пробуждение два или три раза. На этот раз будущая мать решила, что это данный ей знак. Она не ошиблась! Это был тот, кто защитит ее от соблазна, кто избавит ее от искушения!
Она глубоко вздохнула. Ей показалось, что исторгнутый ею воздух был напоен всеми миазмами страсти и безумия, которые она таким образом отгоняла далеко от себя. Ее взбодрил новый прилив смелости. Она почти с радостью хлопнула в ладоши, чтобы вызвать служанку.
— Сюзанна, милая, принеси мне то оловянное зеркало, которое отец подарил мне в день возвращения. Мне не терпится посмотреть, идет ли мне это.
— Вы прекрасны, мадам, в этих одеждах!
— Действительно, это очень красиво, кузен, но, как мне кажется, слишком роскошно для такой простой девушки, как я. Не находите ли вы, что с моей стороны будет нескромно так одеться?
Не понимая причин такого изменения поведения Флори и лишь еще раз отметив, что она от него ускользает, Гийом, которого охватило отчаяние, сделал несколько неловких, словно его ударили, шагов к кофру. Схватив шубу из лилового сукна на бобровом Меху, он протянул ее Сюзанне, не находя в себе силы, чтобы ответить на вопрос. Удивленная служанка приняла шубу и набросила на плечи молодой женщины, успевшей уже снять первую.
— Эта вам идет меньше, мадам. Придает вам какое-то печальное выражение.
— Печальное? Возможно. Я ее не хочу. Мне нужно что-то радостное, согревающее ребенка, которого я жду.
Удар дошел до Гийома. Так вот в чем дело!
Он увидел, как Флори подошла к кофру, погрузила руки до локтей в пушистый мех, перед которым еще несколько секунд назад ему виделся ее образ — светлое обнаженное тело, отданное ему, словно выросшее из упавшей к ее ногам одежды, слышался аромат ее духов, едва различимый среди стойко державшихся в мехах запахов лесов, степей, звериных нор и берлог Он видел, как она радуется вместе со служанкой, примеряя другие шубы. Трудно быть более несчастным.
— Не знаю, на чем остановиться — то ли на этой бархатной с серым мехом, то ли на шубе из оливкового сукна на черно-бурой лисице… Как по-вашему, кузен, какая мне лучше пойдет?
Видимо, она чувствовала себя окрепшей в своей решимости сохранить супружескую верность, если обращалась теперь к нему с этой кокетливой, несколько фамильярной и насмешливой интонацией.
— Вам идут обе. Но, разумеется, бархат лучше сочетается с вашими светлыми волосами…
Его замешательство, мука были настолько явными для Флори, что она почувствовала к нему жалость, понимая, что их причина в ней самой. Почувствовав себя более сильной, чем он, она пошла на риск.
— Ты мне больше не нужна, Сюзанна, — обратилась она к служанке. — Я подожду возвращения мужа, чтобы вместе принять решение. Он поможет мне выбрать.
Когда они с Гийомом остались одни, Флори положила шубу, которая до этого все еще оставалась на ней, рядом с другими, указала своему собеседнику на скамью и уселась сама в некотором отдалении.
— Поговорим, — сказала она.
Она расправила на коленях складки своего белого камзола и улыбнулась.
— Пока нет Филиппа, — заговорила она снова, — я хочу прояснить кое-что между нами.
Через окно в комнату проникали уже косые, но еще гнетущие зноем кончающегося лета лучи сентябрьского солнца.
— Когда мы с вами расстались в июне на улице Бурдоннэ, я была в сильном волнении, которого не пыталась от вас скрыть, — сказала она. — С тех пор произошло событие, с одной стороны совершенно естественное, но вместе с тем и чрезвычайное: я узнала, что жду ребенка.
Улыбка ее была по-новому ласковой, нежной и серьезной.
— Мой путь теперь четко обозначен: я проведу жизнь с Филиппом и с нашими детьми. В ней не остается места для вас, Гийом.
Заложив руки за широкий кожаный пояс с металлическими заклепками, стягивавший его талию, откинувшись торсом на деревянную спинку, тот, кому она адресовала эти слова, продиктованные чувством долга и которые стоили ей многого, слушал ее, оцепенев в неподвижности. Глядя на его осунувшееся лицо, на круги под глазами, Флори почувствовала сострадание, смешанное с буйной радостью, за которую тут же себя укорила.
— Когда вы сегодня здесь появились, — продолжала она, цепляясь за свою решимость сделать все, чтобы прояснить ситуацию раз и навсегда, — да, когда вы вошли сюда, ко мне вернулось воспоминание о прошлом, которым я не могу гордиться. Поэтому я могла показаться вам взволнованной и уязвимой. На самом же деле этого не было. Виной тому просто неожиданность вашего появления.
— Это была первая реакция, Флори, которая всегда нас выдает с головой.
— Нет, нет. Прошу вас, не питайте подобных иллюзий. Вы не должны питать ни малейшей надежды. Зачем упорствовать?
— Вы хорошо знаете все: потому что я люблю вас такой сильной и необоримой любовью, что ничто и никогда не оторвет меня от вас.
— Тем не менее именно так и должно быть.
Гийом поднялся, встал перед молодой женщиной, наклонился над ней, опираясь на подлокотники кресла. Его плечи, мускулатура которых ощущалась под сукном одежды, закрыли от нее весь мир. Не приближаясь ни на сантиметр и не прикасаясь к ней, он лишь смотрел на нее с выражением такой страсти, такого желания, что она снова почувствовала себя глубоко потрясенной.
