в зубьях слоновой кости, но Платонида ахнула: это ее собственный, потеряла еще зимой.
Когда княгиня наконец вошла, отец Ставракий сидел у стола, перед ним лежала большая Псалтырь в переплете темной кожи. Псалтирь эту, на греческом языке, он держал дома – читать из нее в церкви не было смысла, почти никто бы не понял. Папас молился, явно не замечая суеты во дворе и в доме, совершенно равнодушный к тому, что вокруг него ходит светловолосый здоровяк с обнаженным клинком и тычет им во все углы и щели.
– Отец Ставракий! – окликнула Эльга, испуганная отрешенным лицом папаса. – Благослови!
В ответ на знакомый призыв отец Ставракий дал благословение и только после того, дернув головой, вроде бы очнулся.
– Не болен ли ты? Что с тобой?
Эльга была напугана не на шутку: если папас стал жертвой злых чар, кто же сможет его вылечить? Тут епископ нужен, а епископа не сыщешь ближе Корсуньской страны!
– Василев Ураниэ [74]! – При виде Эльги взгляд отца Ставракия оживился, и Платонида облегченно перекрестилась. – Беда случилась!
– Что за беда? Ты нездоров?
– Я здоров! Но какие-то нечистые осквернили… Погляди!
Дрожащими руками отец Ставракий поднял верхнюю крышку Псалтири и стал перекладывать листы пергамента, покрытые красными и черными греческими буквами. Иной раз попадалась картина яркими красками – сам царь Давид сидит на троне, с гуслями на коленях.
– Вот.
Эльга взглянула, куда он показывал, но сначала не увидела ничего особенного.
– Какие-то бесы украли окончание «О катико́н эн воифи́а ту ипси́сту» [75]. Вот здесь, видишь!
Отец Ставракий приподнял страницу, и Эльга увидела, что та обрезана в нижней части.
– Пропали пять последних стихов.
– Пропали?
– Да, видишь, отрезана нижняя часть страницы, здесь было пять последних стихов! Про василиска, льва и змия… Не знаю, кому это могло понадобиться – только бесам, что творят злые чары…
– Ох! – Эльгу вдруг осенила мысль, и она вгляделась в пергаментный лист.
Не хватало примерно такого куска, каким можно было бы обернуть парочку жаб… Она повернулась к бережатым:
– Альрик! Поезжай к Свенельдичу и скажи, чтобы прислал жабьи письмена. И лучше всего, чтобы приехал сам.
Мистина прибыл и привез тот кусок пергамента, что служил одеяльцем жабам. Услышав от Альрика, что у грека в книге сыскался недостаток, тоже подумал: лист тот самый. По дороге успел усомниться: был бы это лист из книги, Торлейв и Орлец письмена бы прочли. Может, там такая мудреная книга, что только папасу и по зубам?
«Жабьи письмена» развернули и разложили на столе. Отец Ставракий глянул – и отшатнулся.
– Феотоке Парфене [76]! Вовсе не то!
Остальные и сами видели – не то. Жабий пергамент был совсем другим – худшей выделки, другого цвета и толщины. Надпись сделана более бледными чернилами, неровными буквами, рука писавшего куда менее тверда.
– Ну раз уж привезли, погляди, папас, может, разберешь что, – предложил Мистина. – Никто у нас не разобрал.
Перекрестившись, отец Ставракий наклонился над столом и стал вглядываться в пергамент. Шевелил губами, пытаясь разобрать несуществующие слова. Мистина следил за его лицом, надежда на вразумление постепенно гасла…
И вдруг у отца Ставракия широко раскрылись глаза. Взгляд задержался на чем-то, скользя туда-сюда. Он пробормотал несколько слов по-гречески, потом еще, заговорил быстрее – и отшатнулся.
– Кирие элейсон! «Да не споткнешься о камень твоей ногою, наступишь на аспида и василиска, попирать будешь льва и дракона!» Это они! Те самые стихи!
– Заклинание? – уточнил Мистина, услышав про василиска, льва, дракона и еще какую-то вредную дрянь.
– Это те самые стихи, которые украдены! Только они переписаны задом наперед! Вот!
Отец Ставракий поставил палец на последний значок внизу листа и стал читать по-гречески, двигая палец справа налево. На полпути бросил, несколько раз перекрестился и замер, молясь про себя.
Остальные тем временем в изумлении переглядывались.
– Так это не заклинание? – уточнил Мистина, когда отец Ставракий немного пришел в себя.
– Это слова царя Давида. Но если читать их задом наперед… это может быть молитва сатане.
– Но кто же это написал?
– Я не знаю. Рука не тверда, многие буквы едва угадаешь. Но уж верно не я и не отец Агапий.
– Пестряныч то же самое говорил. Найти бы тот кусок пропавший. – Мистина кивнул на Псалтирь. – У кого найдется, тот и будет жабий заклинатель.
Они с Эльгой посмотрели друг на друга.
– Может, стоит поискать? – намекнула Эльга. – Ты знаешь где.
На уме у них был Оттонов денарий, и сама собой просилась мысль: вырезанная часть страницы может найтись в Ратных домах.
– Он мог быть спрятан у бабки. Потому изба и сгорела – чтобы уж верно не нашли. А мог быть и там, где мы говорили. Но я бы на месте этих жаболовов настоящий кусок сжег сразу, как переписал. А они – люди ловкие и хитрые. Вот что! – Мистина глубоко вздохнул. – Мать Платонида! Сейчас я сюда пришлю Альва. Он поговорит с тобой и с твоей челядью. Если не бес Ортомидий ваш пергамент обрезал, стало быть, этот человек у вас в доме был.
– Да к нам немало ходят…
– Вот всех и будете вспоминать. От самого Ярилы Зеленого…
– По имени Ярила никого не было, – тихо заметил отец Агапий. – В зеленом.
Желая поскорее прекратить «бред про всяких жаб», Святослав решил устроить лов, благо погода стояла хорошая и ясная. Вспомнив заодно о немцах, позвали Рихера и Хельмо, и те с радостью приняли приглашение. Это была и честь, и развлечение; даже Рихер, лучше владевший собой, уже скрипел зубами от необходимости заучивать хазарские слова. Отец Гримальд все чаще сказывался больным, а отец Теодор несколько раз заснул прямо во время занятия: дескать, половину ночи молился, ослабел… Хельмо мирился с этой докукой только благодаря Влатте – приятно было видеться с веселой любезной девушкой и принимать от нее угощение. Торлейв все меньше времени проводил с ними сам, и кончилось тем, что и месяца не прошло после начала обучения, как немцы перестали ходить в дом Фастрид. Вместо этого Касай, отец Илисара, сам ездил к ним в Ратные дома, когда они не находили у себя других дел – а такие случаи выпадали все реже.
При Оттоновом дворе Рихер и Хельмо много раз участвовали в королевской охоте, и теперь с огромной радостью отбросили восковые дощечки, чтобы взяться за копья и поохотиться на крупного зверя. «Глядишь, серебра найдем!» – пошутил Святослав, до которого уже дошла весть о находке на Раммелевой горе.
Ближний Кловский бор все хорошо знали: там охотился
