— Вот увалень древний, — раздраженно буркнул под нос старик и, обращаясь уже ко мне, громко ответил. — Мисс, в Китчестере распоряжаются все, кому не лень оторвать свои затекшие кости от кушетки, и доставить себе тяжкий труд — открыть рот и произнести пару слов в приказном тоне. Была бы только хоть мизерная польза от этого несомненного таланта.
— Леди Элеонора должно быть против вмешательства Дамьяна в дела? Судя по вашим рассказам, она с особым жестокосердием относится к тем, кто посягнет на власть в доме.
— Хе-хе, война между ними была с самого его появления в замке, — захихикал старичок. — Самоуверенный мальчишка и надменная леди, обнаружившая, что и ее приказы могут пролетать мимо ушей, а ее словам придавать столь мало значения, что тут же забывать их. А уж как шалили ее нервы (точнее будет сказано "как она бесилась", но разве можно применить это выражение к истинной леди), когда в ответ на свои приказы, слышала насмешки.
— Что же он вытворял?
— Самыми легкими его проступками были случаи, когда он назло ей делал все наоборот. Элеонора приказывала ему помолчать, а он громко и фальшиво орал похабные песенки, или спускался в грязных лохмотьях, когда ему было сказано одеться поприличней.
— Мне страшно думать, какой был самый тяжелый проступок? — смеясь, воскликнула я.
— Из деликатности к… да, да, не смотри на меня так недоверчиво, и у меня случаются эти неловкие приступы деликатности, но они бывают так редки, что даже для меня становятся приятной неожиданностью. Так вот из деликатности к чувствам Элеоноры я промолчу…
— Вы разбили мое любопытное сердце вдребезги!
— Ну, думаю, Элеонора простит мою болтливость, тем более приступы деликатности так краткосрочны, что я порой не успеваю их заметить… Особое место в гардеробе Элеоноры занимают парики и шляпы, и она крайне неравнодушна к ним. После очередной выходки Дамьяна старуха приказала морить его голодом, чтобы сломить "мятежный дух". Но Дамьян и не думал сдаваться — у него было полно знакомых, таких же прохвостов, которые могли стащить из дома еду. Да и он сам нередко подворовывал в замковой кухне или на деревенских базарах. В общем, этот суровый, как думала сестра, шаг только разгорячил его. Через пару дней из комнаты Элеоноры пропали все парики и шляпы. Искали по всему замку, пока кто-то не сказал, что вещи "разгуливают" вокруг замка. Мы все выскочили на мост и обомлели: на лугу паслись лошади, а на их головах церемонно сидели элегантные парики и роскошные шляпы, в которых чьей-то заботливой рукой были прорезаны дырки для ушей. Нужно было видеть лицо старухи, чтобы понять какое непростительное оскорбление нанесли ей. Лишь безоговорочное решение графа оставить мальчика в замке, спасло его от исправительного интерната.
— Какой бы смешной не выглядела эта выходка, она действительно оскорбительна! На месте графа, я бы не пожалела розг и отлупила этого несносного, своенравного, нахального, грубого…
— Барышня, если перечислять все эпитеты, которыми он, бесспорно, мог бы гордиться, так как прилагает огромные усилия, чтобы в глазах других казаться как можно хуже, то на наш век, боюсь, не хватит.
— О, конечно, продолжайте, пожалуйста.
— В конце концов, Элеонора смирилась. Поняла, что его не сломить, а если продолжить, то только усугубить дело. Она всячески пыталась отдалить его от Китчестера. Теперь же поздно что-либо делать. Элеонора слишком умна, чтобы открыто бросать ему вызов. Его беспринципность пугает даже эту любительницу закулисной игры. Конечно же, у нее имеются продуманные в деталях планы, как извести Дамьяна, но, уверен, она ни за что не притворит их в действие.
— Почему же?
— Дамьян не скрывает, что считает Китчестер своей собственностью. Он бредит замком с той самой минуты, как только вступил в его стены. Уже сейчас он взял на себя управление всеми делами. А Элеоноре наплевать на эту серую груду камней, ее стихия — семейные интриги, где она властвует единолично, до тех пор, пока граф не скажет свое веское слово, что сейчас он делает крайне редко. Если Дамьян удовлетвориться только замком, не касаясь семьи и титула, и решит за них все денежные затруднения, то Элеонора не будет против такого перемирия.
— Но как же граф, позволил мальчишке управлять поместьем?! — возмущенно воскликнула я.
Старичок опять запыхтел трубкой, я поспешила высказать мучавшие меня вопросы:
— Мне не понятно, почему Дамьян считает замок своей собственностью, и почему граф не разуверит его. По-моему, он итак ходит надувшийся, как жаба, от собственного грандиозного самомнения. Вот-вот лопнет, если кто-нибудь не усмирит его зашкалившее тщеславие… И вы еще не рассказали, как он попал в замок, и почему граф не осадит его, а терпит все его выходки и непомерную наглость.
— Кто бы тебе укоротил твой непомерно длинный нос! — подмигнул мне старик.
— Я слышала это пожелание тысячу раз, но уверяю вас, что еще не нашелся ни один смельчак.
— Похоже, одним носом не отделаться — надо укрощать твой строптивый нрав.
— О-о, тут потребуются просто титанические усилия! — напыщенно протянула я, и старик взорвался громогласным хохотом. Внезапно он резко прекратил смеяться и хитро скосил на меня свои маленькие глазки и лилейно произнес:
— Почему-то меня одолевают смутные подозрения, что в таком щекотливом деле достаточно будет и одного паренька. Но ни кого попало, а только самого несносного, своенравного, нахального, грубого… Я ничего не упустил в твоей оценке?
Он обернулся ко мне. В его глазах не было ни намека на озорство. Сейчас они не щурились с привычной хитрецой, а смотрели на меня серьезно и немного сурово. Я почувствовала, как мои щеки запылали от смущения, и я, сконфузившись еще больше, уставилась на свои руки.
Мистер Лемуэл внимательно смотрел на меня, но не прошло и минуты, как он опять расслабился и принялся за любимую трубку, заново раскурив ее.
— Как я уже не раз говорил, граф Китчестер почти не вмешивается в дела. Сейчас он нелюдим, хотя в это трудно поверить, и ему многое безразлично, в том числе и семейные дрязги.
— Но почему? Ведь раньше…
Нетерпеливым жестом старик остановил меня и продолжал:
— Но, как ни странно, ему не безразлична эта древняя развалина, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону серого замка. — Для Китчестера оказалось благом, что здесь появился Дамьян. Он молод, горяч, не боится труда и готов бороться за поставленную цель. Знаешь, как он очутился здесь? Узнав от матери о том, что у его отца есть титулованные родственники, хотя и совсем дальние, он, не долго думая, написал письмо графу. В то время его отец уже пару лет как скончался от холеры, а мать Жаннин Ружо, по мужу миссис Клифер, — инфантильная особа с якобы французскими корнями, уже долгое время ходила в бывших актрисах и была не востребована на театральных подмостках. Когда был жив муж, то его скромная должность младшего помощника в адвокатской конторе, кое-как кормила семью, еще оставались деньги на оплату общественной школы, где обучались дети бедняков и неимущих. Жаннин же за всю театральную карьеру сыграла две-три рольки четвертого плана. А мальчик с утра до ночи был предоставлен улице. Но именно это и помогло им выжить в дальнейшем. После смерти отца Дамьян, двенадцатилетний мальчишка, должен был заботиться о матери и сам не умереть с голоду… Я практически ничего не знаю о тех двух годах его жизни. Знаю, что мальчишка работал какое-то время в одном из притонов в Ист-Енде, где головорезы и убийцы — обычные завсегдатаи; место не самое подходящее для ребенка. Там он делал всю грязную работу за медяки и подзатыльники. А в одну тихую ночь притон накрыла полиция, была масса арестов — об этом даже писали в "Таймс"… Нет, нет, конечно, я не думаю, что это Дамьян сдал шайку на Боу-Стрит. Если бы он захотел отомстить, то сделал бы это иначе, чтобы все знали, что это его месть, а не под покровом анонимности… После он сменил множество работ — от разносчика газет и подметалы, до фабричного служки. Все это время его мать находилась в депрессии и никак не могла прийти в себя, чтобы заняться поисками работы. В четырнадцать лет мальчик написал графу. Письмо было всего из нескольких корявых строк с кучей ошибок, но оно удивило старика и последующие за ним события вернули ему интерес к жизни.
