— Зачем ты туда ходишь?
— Куда?
Он угрюмо посмотрел на меня, и под его взглядом я уверилась, что бестолковее меня нет никого в целом мире.
— В замок. Тебя видят в той стороне.
— Неужели? — протянула я. — И часто видят?
— Достаточно! — отрезал он неприветливо.
— А кто?
Он не ответил. Подняв лоснящийся камешек, он запустил его в воду и стал пристально наблюдать за разраставшимися кругами. Когда вода успокоилась и сделалась гладкой, как зеркало, Рэй произнес, все еще смотря на воду:
— Не ходи туда. Нечего тебе там делать!
— Но, я должна! Это моя семья!
— Не придумывай. Они другие.
Я хотела возразить ему, сказав, что Китчестеры ничем не отличаются от обычных людей, но не нашла аргументов. И еще больше расстроилась. Разве я знала — какие они? Все, чем я располагала, были насмешливые рассказы старика и мои собственные неуемные фантазии, в которых владельцы замка порой представали в комичном свете.
— Не жди от них хорошего — там только беды.
— Не будь таким суеверным, Рэй, — засмеялась я, при виде его сдвинутых бровей. Поняв, что я не послушаю его, и все равно буду ходить к замку, он равнодушно отвернулся от меня и, сдержанно распрощавшись с Сибил, зашагал прочь.
Через несколько дней я наконец-то увидела старика. Моей радости не было предела. Еще издали, когда я только подходила к бревенчатому мосту у замка, мое внимание привлек белый дымок, сочившийся сквозь ивовую зелень, и я сразу поняла, что старик там и ждет меня. Подобрав юбку одной рукой, а другой, придерживая широкополую шляпу, я со всех ног бросилась бежать к берегу, где в зарослях ивы на скамейке, лукаво щуря глазки и беззастенчиво ухмыляясь, сидел тщедушный старичок. Он был все в том же темно-зеленом костюме и высокий, похожий на церковный колокол, котелок лихо кренился набок, придавая старику самый что ни на есть плутовской вид. Трость его валялась рядом у ног, а сам старик, расслабленно облокотившись о дерево, нежился на солнышке, беззаботно попыхивая трубкой и выпуская густые клубы дыма. От восторга, переполнившего меня при виде его сухонькой фигурки, я бросилась ему на шею и расцеловала в изборожденные морщинами и оспинами щеки.
— Ну всего обслюнявила, бесстыдница! — гаркнул он, высвобождаясь из моих объятий и довольно блеснув глазками, добавил. — Зацелуешь старика до смерти! Сердце то никудышное — куда мне такие удовольствия! Тут и до рецидива недалеко!
Не обращая внимания на его бурчания, я опустилась рядом с ним на скамейку и, сжав его горячие исхудалые руки, воскликнула:
— Признавайтесь, сейчас же, как вы! Я ужасно переживала! Поверьте, у меня просто нет слов, чтобы описать вам, как я волновалась все эти дни. Вы не появлялись, и я не знала, что с вами: больны ли вы все еще или уже здоровы… О, простите я опять слегка напориста!
— Слегка? — шутливо переспросил он, вопросительно наморщив кустистые брови. — Хватаешь за грудки человека, еще не пришедшего в себя от твоего приветствия, и выколачиваешь из него последнее, что осталось в нем живого!
— Вы бессердечны! — притворно возмутилась я. — Оставьте мне хотя бы крохотный шанс оправдаться!
— Никаких оправданий! Иначе я останусь здесь, навсегда пригвожденный к этой хлипкой скамейке, твоей "легкой" напористостью.
— Вместо того чтобы заниматься языковой гимнастикой и острить, тратя драгоценное время, лучше бы поведали о себе! — заметила я чопорным тоном, развеселившим его. Отсмеявшись, он снял с головы котелок и принялся обмахивать им раскрасневшееся лицо, то и дело, ухая и вздыхая. От жары редкая растительность под котелком взмокла и более короткие волосики, выбившись из патлатого хвоста, стояли дыбом, образуя ершистый ореол. Но в следующий миг лицо его сделалось серьезным, если не сказать печальным. Озорной блеск в глазах поблек, и сам он весь словно скукожился, нахмурившись от непонятной мне тревоги.
— Роби, это я должен оправдываться и просить прощение…
В его голосе послышалась глубокая горечь. Он пристально уставился в одну точку, и рука с позабытой трубкой, покоившаяся на костлявом колене, начала мелко дрожать. Я, замерев, ждала, что он скажет, и мне почему-то казалось, что старик сейчас думает совсем о другом, гораздо более существенном для него, нежели пропущенные из-за болезни встречи.
— Мне тяжело говорить. Но говорить всего труднее как раз тогда, когда стыдно молчать… Разве мог я представить, что окажусь в чем-то не прав, в чем-то ошибусь…Но об этом мы поговорим позднее. Сейчас же я должен признаться…
— Мистер Лемуэл, мне достаточно знать, что с вами все хорошо. И не нужны оправдания.
— Я — одинокий старик, Роби, и к тому же отпетый эгоист, — потому не привык отчитываться перед другими за свои поступки; а тем более, что обо мне кто-то печется и волнуется…Но, как мне показалось, ты переживала за меня. Или, может быть, я не разобрался в ситуации?
— Ну хорошо, в чем же вы хотите признаться? Не томите!
— Я слишком самолюбив, чтобы выражаться кратко.
— И, потому, заставляете других слушать себя столько, сколько желает того ваша себялюбивая натура, не узнав прежде, — желают ли другие засорять свой слух!
— В самое яблочко! — ухмыльнулся старик. — На самом же деле, мое признание слишком простое, чтобы интриговать им… Дело в том, что почти две недели я провел в Лондоне, занимаясь очень важным для меня вопросом. Длительное время я откладывал его, и лишь недавно принял окончательное решение. Моя поездка была не запланированной, а скорее вынужденной. Тем более здоровье дало мне хорошего пинка, и пришлось поторопиться, пока не стало поздно.
— Значит, вы не были больны все это время?
— Я был болен до поездки. И, действительно, целую неделю пролежал бревном в постели. Все с надеждой ожидали, что меня наконец-то приберут к рукам мои рогатые сородичи, но, видать, огненная яма в те дни была набита доверху, поэтому черти решили попридержать мою никчемную душонку наверху, пока не освободится тепленькое местечко.
— Такое негостеприимство, наверняка, очень опечалило вашу родню? — заметила я. — Но вы можете хотя бы о своей жизни говорить серьезно?!
— Если серьезно — то сейчас я бы во всю куролесил на аидовом пиру! Но мальчишка вовремя подсуетился и привез из Солсбери докторишку. А тот оказался головастее, чем местные шарлатаны, и проворнее старухи с косой.
— Вы могли умереть! И вы говорите об этом так беспечно, словно ничего не случилось!
— А разве что-то случилось? — простовато спросил старик и хитрюще подмигнул мне.
Я же упрямо нахмурилась:
— Значит, я должна благодарить врача за то, что он вытащил вас с того света.
