Но хуже всего было другое: проведя несколько недель дома, мистер Линтон так и не рассказал Кэтрин, что сделал с ним Хитклиф, ведь тогда пришлось бы открыть ей то, что узнал он сам — место, где живёт её названый брат. Как это ни печально, но за одну эту весть Кэтрин простила бы Хитклифу и сотню увечий. Она была столь же жестока, как и он.
Так что у Хитклифа были развязаны руки, он мог плести свои сети, хотя все труды его были напрасны. В его повествовании много сказано о письмах, написанных им после отъезда Линтона из Торнфилда своей любимой и мне, о том, что письма к мисс Кэти либо не дошли, либо были перехвачены, а в них он обещал вернуться через год сказочным принцем в золотой карете и бросить к её ногам все сокровища мира.
Что до меня, никаких писем я не получала и могу утверждать, что и хозяйка моя — тоже. В этом доме утаить такую новость было невозможно — она недели на две наделала бы шуму.
Нет, письма эти до нас не дошли, и могу предположить почему. Кроме Линтона у Хитклифа был в наших краях ещё один враг — одержимый стремлением раздавить поклонника, он забыл о брате, а тот питал к нему ещё меньше нежных чувств, чем мой хозяин; так что все его хитроумные планы ни к чему не привели.
Так уж сложилось, что многие годы почту на Перевал доставлял викарий Шилдерс, два — три раза в неделю приезжавший заниматься с Кэти, но в то самое время произошли перемены. Долгая болезнь Кэти после исчезновения Хитклифа прервала уроки, и они так и не возобновились. Теперь почта приходила в усадьбу другим путём. Почти каждый день в Гиммертон якобы по делам, а на самом деле — покутить в таверне, ездил Хиндли. Он и забирал почту и, если не был в стельку пьян, вскрывал её и прочитывал от скуки по дороге домой. Надо думать, надписанный Хитклифом конверт тут же отправился бы, куда ему и следовало — на дно Болота Чёрной Лошади, если, конечно, до того он спьяну не выронил бы его из кармана.
Помнится, Хитклиф много разглагольствовал о новых, весьма утончённых друзьях и их делах — каждый эпизод, разумеется, завершался блистательным триумфом Его Величества, и какая разница, скольких преступлений ему это стоило. Должна сказать, что с таким самовосхвалением, как в рукописи, что вы, мистер Локвуд, держите сейчас в руках, мне не часто приходилось встречаться; даже политикам с их речами далеко до него. И уничтоженные страницы — не исключение.
Наконец все разъехались по домам, и Хитклиф с его хозяином остались одни и стали готовиться к поездке. Последний остался чрезвычайно доволен тем, как справился Хитклиф со своей светской ролью — даже от самого блестящего актёра лучшего и желать было нечего. Так что оставшееся до отъезда время прошло не без приятности.
Само путешествие Хитклиф описывает очень бегло — возможно, потому, что эти события лежали немного в стороне от основного сюжета, да и главный предмет разговора — он сам — занимал в них меньше места. Страна кишмя кишела легкомысленными придворными и старомодными аристократами — и, стало быть, мистеру Хитклифу до зарезу потребовалось быть представленным ко двору. И уж будьте уверены, об этом-то событии имелся исчерпывающий отчёт.
Они блистали в высших кругах несколько месяцев — достаточно долго, чтобы мистера Эра успела настичь кара за былой грех: незаконный ребёнок, покинутая матерью-актрисой маленькая француженка лет пяти — шести. Новоиспечённый папаша, охваченный, вполне допускаю, чем-то наподобие раскаяния, признал оплошность и с помощью другого своего подопечного отвёз девочку в Торнфилд, где вручил заботам домоправительницы, дав распоряжение найти гувернантку.
А затем отчаянная парочка вновь вернулась на континент, но теперь в Италию. Здесь они впутались в какую-то интригу; в чём там было дело, я не помню, но закончилось всё тем, что под личиной епископа Хитклиф насадил переодетого кардинала на рапиру, спрятанную в епископском жезле.
Были они и в других странах. Помнится, частенько хаживали в венскую оперу, в Швейцарии встретились со старым другом лордом Ингрэмом, который лечился там от сифилиса, но самое глубокое впечатление произвела на Хитклифа Германия.
Хитклиф всегда был помешан на мистике, он и раньше всё выискивал работы одного малоизвестного немецкого философа и теперь места себе не находил — всё мечтал с ним встретиться. Вот они и отправились в город, где этот философ преподавал в университете. Там Хитклиф записался в студенты и вскоре по уши увяз в метафизике — решил выучить всё от «а» до «я».
А мистер Эр тем временем тоже по уши увяз, но его затянуло кое-что другое — некая графиня Клара. К тому же случилось так, что срочные дела позвали его обратно в Англию. Было это, должно быть, в январе 1783 года.
Хозяин очень хотел, чтобы Хитклиф отправился с ним, но, сколько ни настаивал, тот отказался — так заворожило его непостижимое учение, что открывал ему философ. Отказ стал причиной некоторого охлаждения между ним и мистером Эром, которое позже превратилось в лютый мороз.
Хитклиф не смог, или не захотел, прервать свои занятия до самого лета, а к тому времени в Торнфилде всё переменилось. Отныне новый кумир был возведён на пьедестал, солнце и луна вставали и заходили с приходом и уходом; да что там солнце и луна — она значила теперь гораздо больше, она просто вскружила мистеру Эру голову — молоденькая гувернантка, нанятая к Адели, подопечной мистера Эра, но прибравшая к рукам самого опекуна.
Анемичная бесцветная особа, льстивая собачонка, пронырливый хорёк — о, предавая её проклятиям, Хитклиф делался куда как красноречив. И теперь уж никому не узнать, прав ли он был или застила глаза зависть, только без неё, уж конечно, не обошлось, ведь мистер Эр, в душе, возможно, любя Хитклифа не меньше прежнего, былой любви уж не выказывал — всё доставалось на долю новой владычицы; а та, придерживая свой единственный козырь, потешалась над ним, отказывая в том, чего ему больше всего хотелось, отчего становилась ещё желаннее.
Так, с точки зрения Хитклифа, обстояли дела (мы с вами, мистер Локвуд, знали его достаточно хорошо, чтобы понять: то, что так или иначе затрагивало его интересы, он умел представить в совершенно извращённом свете); он, однако, был уверен, что гувернантка имеет виды на состояние мистера Эра (которое Хитклиф считал, видно, уже почти своим). Мисс Эйр (так, как это ни странно, её звали) была, стало быть, лицемеркой и авантюристкой, и её надлежало вывести на чистую воду — для собственного же блага мистера Эра.
Кроме того, от Хитклифа не укрылось, что гувернантке он не понравился — как не понравилось бы на её месте и любому нормальному человеку ловить на себе, что ни день, его злобные взгляды в коридоре или за чайным столом. Вот он и счёл, что она настраивает хозяина против него, внушая ему сомнения в происхождении, здравом рассудке и добром отношении Хитклифа.
