Он повалил ее на кровать, продолжая целовать. Одной рукой он забрался ей под юбки. Эмма старалась ровно дышать и не дергаться от страха. Она вдруг поняла, что Теодор пьян. Видимо, она дождалась того самого момента, когда он потерял контроль над собой.
Волосы в ее сложной прическе за что-то зацепились и больно потянули. Неожиданно для себя Эмма вскрикнула и попыталась переменить положение, чтобы волосы не тянуло. Теодор тут же остановился. «Черт, черт, черт,» — мысленно ругнулась Эмма. Она не совладала с собой, потому что боль пришла с совершенно неожиданной стороны.
Несколько мгновений Теодор нависал над ней, тяжело дыша.
— Боже, что я делаю… — пробормотал он и перекатился на спину, освободив Эмму. Она лежала рядом, крепко закусив губу, совершенно неподвижно.
Еще минуту Теодор лежал рядом с ней, потом встал и прошел к себе. Эмма свернулась на постели калачиком и тихонько расплакалась.
— Теодор, прости, ради Бога, — мрачно сказал Джонас. Они с братом сидели в гостиной дома, который Джонас купил, когда вернулся из Индии, и который теперь делил с миссис Хоупли, своей женой. — Если б я знал, что с этой женщиной будет так много проблем…
Теодор отрешенно смотрел на голубое небо за окном. Был уже полдень. Утром он первым делом зашел к Джонасу и попросил его быть своим секундантом. Потом пошел уладить дела с завещанием. Теперь снова вернулся в дом к Джонасу.
— Так ты будешь моим секундантом? — безжизненным голосом спросил Теодор, повернувшись к окну.
— Буду, — скрепя сердце ответил Джонас. — Но разве нельзя уладить все без дуэли? Может, герцог извинится?
Теодор молчал.
— Или нет?
Снова молчание в ответ. Джонас проклинал себя последними словами за то, что так испортил брату жизнь. Можно сказать, подвел под пулю. Всем известно, что противники герцога не уходили невредимыми после дуэлей. Никого он не убил, конечно, но основательно покалечил. Стрелял в колено. Это несколько утешало Джонаса, потому что давало надежду, что брат останется в живых.
— Да ты что, хочешь умереть?! — взорвался Джонас, подходя к брату и заставляя его встретиться с ним взглядом.
— Было бы неплохо, — ответил Теодор, взгляд его был пустым. В отчаянии Джонас отошел от него, взъерошивая волосы.
Раздался стук в дверь. Вошла экономка Джонаса и доложила, что прибыли секунданты герцога.
— Ты поговоришь с ними? — спросил Джонас.
— Ты секундант, ты и говори, — тихо ответил Теодор.
Джонас что-то пробурчал и вышел. Через несколько минут он вернулся, немного обнадеженный.
— Они говорят, что герцог приносит свои извинения.
— Нет, — равнодушно отрезал Теодор, продолжая смотреть в окно.
— Тео, герцог приносит свои извинения! — закричал Джонас. Теодор наконец повернулся к нему.
— Нет, — повторил он. — Извинения не принимаются.
Джонасу не оставалось ничего другого, как вернуться к секундантам герцога и обговорить с ними условия дуэли.
— Клермонт, я умоляю тебя, принеси свои извинения… — просила Эмма. Теодор ушел из дома, она выждала некоторое время и отправилась в особняк Клермонта.
— Я попробую, но сомневаюсь, что от этого будет польза, — с сожалением сказал герцог.
— Спасибо, — выдохнула Эмма.
Вошел дворецкий и доложил о прибытии гостей. Клермонт проводил Эмму в библиотеку, соединявшуюся с гостиной дверью.
— Вот сейчас мы и узнаем, будет ли толк от этих извинений, — вздохнул он.
Эмма приникла ухом к закрытой двери. Теодор отказался принять извинения — это она поняла.
Когда секунданты ушли, герцог присоединился к ней.
— Ничего не поделаешь, Эмма, — сказал он. — Я сделал все, что мог.
— Ну не приходи на дуэль… — простонала она. Герцог чуть приподнял бровь.
— Вот уж это точно невозможно.
«Дурацкая мужская гордость,» — поморщилась Эмма.
— Хотя бы промахнуться ты можешь? — она почти начала кричать.
— Я-то могу, а твой муж?
— Он не сможет застрелить тебя.
— Откуда такая уверенность? Много ли ты знаешь о разгневанных мужьях?
— О Боже… — она без сил опустилась в ближайшее кресло.
Теодор пришел домой только поздно вечером. Эмма с трудом дождалась, пока он поужинает, потом пошла вслед за ним в кабинет.
— Что ты хочешь? — равнодушно спросил он. Она не могла понять, что за выражение было в его глазах.
— Теодор, пожалуйста, прими извинения герцога, — с ходу начала она. — Отмени дуэль, пожалуйста.
Она говорила довольно сдержанно, но он видел отчаяние и страх в ее глазах.
— Боишься за герцога, дорогая жена? — с непроницаемым видом спросил он.
— За тебя, я не хочу, чтобы ты остался покалеченным или… мертвым.
— Премного благодарен. Должен сказать, что стреляю довольно хорошо.
«Много ли ты знаешь о разгневанных мужьях?» — вспомнила она слова герцога.
— О Боже…
— Ты закончила? — поинтересовался Теодор.
— Я умоляю тебя, не ходи на дуэль.
Теодор, как и герцог, чуть приподнял бровь.
— Невозможно, — ответил он так же, как и герцог.
«Опять мужская гордость, — в отчаянии подумала Эмма. — Откуда она только берется?»
— А любовника своего ты так же за меня просила?
— Я…
— А знаешь, — прервал он ее, — я почти поверил, что твой ребенок от меня.
Она растеряла все слова… Медленно опустилась в кресло.
— Но это твой ребенок.
Он мрачно улыбнулся и отвернулся, ничего не сказав.
— Я обманул тебя, — его голос внезапно разорвал тишину. — Дом, поместье, деньги — все принадлежит тебе. Мне только надо было как-то надавить на тебя. Завтра утром я отдам тебе все документы. В случае споров Клермонт и Понсонби подтвердят, что я совершил подлог. Джонас тоже. Без средств к существованию после моей смерти ты не останешься, если тебя это беспокоит.
Эмма грустно улыбнулась. Меньше всего ее сейчас беспокоили деньги. Но… она вдруг поняла, что Теодор говорит о смерти очень равнодушно. Он уже умер. И странное выражение в его глазах — пустота. Осталась только телесная оболочка. И в этом виновата только она. О, как хочет каждая из юных девушек, выходящих в свет, поймать какого-нибудь богатого распутного повесу в свои сети и перевоспитать его, каждая верит, что только она может пробудить в нем любовь… Она может гордиться собой: она совершила прямо противоположное. Даже хуже: она убила в Теодоре желание жить.
— Теодор, я сделаю все, что захочешь… Если хочешь, давай разведемся. Все, что угодно, только откажись от дуэли.
Теодор с ленивым интересом посмотрел на нее. Эмма сидела, склонив голову, а по щекам ее текли слезы.
