— Интересно, — заметил он. В душе Эммы вспыхнула надежда, она взглянула на него, но не увидела в его лице ничего обнадеживающего, лишь холодную насмешку. Что еще она могла сделать? Только просить… И она встала на колени, схватив его за руку.
— Я умоляю тебя, откажись от дуэли.
Он выдернул свою ладонь из ее цепких рук, рассердившись.
— Встань, это не поможет, — сказал он и отвернулся. — Иди к себе. Оставь меня.
Эмма в отчаянии закусила губу и поднялась на ноги.
— И не вздумай завтра появляться на месте дуэли, если ты вдруг его знаешь, — приказал он. — Ты беременна, помни об этом.
Эмма кивнула, но Теодор этого не видел. Он неподвижно стоял возле окна и смотрел в темноту.
Подходящая романтическая обстановка для дуэли, отрешенно думал Теодор, поджидая ранним утром герцога на Клерифилдском поле. Солнце еще не взошло, туман, тишина…
Герцог приехал вовремя. Вслед за его каретой следовала карета хирурга. Клермонт холодно поздоровался, потом его секунданты подошли к Джонасу Хоупли, очевидно, вновь передавая извинения герцога. Теодор отрицательно покачал головой. Честно говоря, он не понимал уже, зачем эта дуэль, знал даже, что выстрелит мимо, но какое-то упрямство побуждало его пройти это до конца.
Секунданты проверили пистолеты и вручили их дуэлянтам. Когда герцог и барон стояли лицом к лицу, готовясь отсчитать по пятнадцать шагов, Клермонт сквозь зубы процедил:
— Эшли, я настоятельно прошу вас принять мои извинения. Между мной и Эммой никогда ничего не было, нет и не может быть. Эта дуэль — совершеннейшая глупость.
Теодор в ответ коротко улыбнулся. Что верно, то верно — совершеннейшая глупость.
— Начнем, — сказал он, поворачиваясь к герцогу спиной.
— Раз, два… — считал один из секундантов герцога, — пятнадцать.
Они развернулись. Джонас тяжело сглотнул. Теодор мрачно улыбался. Герцог был зол. Хирург ворчал.
— Стрелять на счет три.
Клермонт и Эшли подняли пистолеты, прицеливаясь. Герцог, по обыкновению, целился в ногу, Эшли — в правое плечо.
— Раз, два, три.
Первым выстрелил Эшли, через секунду — герцог. Но за эту секунду к Теодору вернулось желание жить.
После второго выстрела Джонас осмелился открыть глаза. Его пробирала крупная дрожь.
— Тео… — севшим голосом позвал он.
— Я здесь, — охрипшим голосом отозвался он. Его тоже трясло.
— Никто не ранен? — осведомился хирург.
— Нет, — процедил герцог надменно.
— Нет, — нервно усмехнулся Теодор.
Хирург удалился, ворча что-то насчет чудачеств благородных господ, из-за которых ему не дают выспаться как следует.
— Полагаю, вы удовлетворены? — презрительно осведомился герцог, подойдя к противнику.
Теодор глубоко вздохнул, успокаиваясь.
— О да, вполне.
Он на мгновение закрыл глаза.
— И вы, надеюсь, тоже, — сказал он герцогу. Герцог коротко кивнул и направился к своей лошади. Теодор медленно прошел к своей лошади, сопровождаемый братом.
— Ты же не хотел убивать его, Тео, я видел, что ты целился мимо. Так почему ты не принял его извинения сразу?
— Хотел приобрести ценнейший опыт, — криво улыбаясь, ответил Теодор.
— Ценнейший опыт!!! — в ужасе воскликнул Джонас, и это восклицание донеслось до герцога и его секундантов. Они обернулись.
— Совершеннейшая глупость, — пробормотал герцог, разворачивая своего коня.
— Совершеннейшая глупость, — подумал Теодор, щурясь глядя на восходящее солнце.
Некоторое время Эмма бесцельно слонялась по дому. Ее разбудили шаги Теодора, выходившего из своей комнаты, и больше она не смогла заснуть. В конце концов она оказалась в его кабинете. «Господи, не допусти!» — взмолилась она, не в силах представить, что муж больше никогда не войдет в эту комнату и… не прогонит ее. Она рассеянно провела рукой по книгам. Вытащила какой-то журнал. На пол упал листок бумаги. Эмма нерешительно подняла его, развернула и тут же узнала. Это была та самая записка, которую Теодор написал три года назад, когда она впервые видела его пьяным и когда он впервые отверг ее. Только это была не любовная записка, как она тогда предположила. Это была расписка. Начиналась она со слова «обещание» — тогда Эмма приняла его за имя. Текст записки гласил: «Я, Теодор Хоупли, обещаю, что моя жена, Эмма Хоупли, леди Эшли, получит от меня все, что я получил от нее.» И дата.
Сердце Эммы болезненно сжалось. Очевидно, речь здесь шла не только и не столько о деньгах, сколько о чувствах и о поведении. Если бы она с самого начала была любезна с ним, то он, несомненно, ответил бы ей тем же. А ее обещания! Она нарушила брачную клятву. Она нарушила клятву, которую дала ему у реки. Она нарушила обещание не делать глупостей по отношению к Теодору. А кончилось все этой проклятой дуэлью…
Растерянная Эмма неподвижно сидела в своей комнате и со страхом, леденящим сердце, ждала известий об исходе дуэли. Почему-то ей казалось, что кто-нибудь непременно будет убит. Кто бы это ни оказался, она себе никогда этого не простит, ибо ни Теодор, ни Клермонт этого не заслужили. Всему виной ее безответственное поведение, когда она пыталась наказать Теодора: сначала — за то, что он якобы подстроил ловушку, затем — за то, что не верил ей и обвинял в изменах. А в результате кто-нибудь из двух дорогих ей людей должен был пострадать…
Она услышала, как хлопнула дверь в комнате Теодора, и вздрогнула. Она направилась было к нему, но тут ей в голову пришло, что он вовсе не желает ее видеть. Он не говорил ей об этом прямо, но, в общем, и так было понятно. Но она должна узнать, чем все закончилось.
Эмма вышла в коридор и постучала в его дверь.
— Войдите, — откликнулся Теодор. Эмма нерешительно шагнула в комнату. Загадочная полуулыбка, игравшая на лице Теодора, вмиг сменилась холодностью. Эмма внимательно осмотрела его. Никаких следов крови. Но это значит, что пострадал герцог… Она подняла на него расширенные от страха и стыда глаза, не осмеливаясь спросить…
— Твой драгоценный герцог жив и здоров, мы оба промахнулись, — сухо проинформировал ее Теодор. Эта новость слегка ошеломила Эмму: по ее мнению, ни одна дуэль не могла закончиться столь безболезненно.
— С-спасибо, — сказала она.
— Не за что, — Теодор приподнял брови. — А теперь извини, мне надо собрать вещи. Будь любезна, оставь меня.
— Ты уезжаешь?
— Да, я уезжаю. И в этот раз не имею намерения возвращаться, — он бросил полный сожаления взгляд на ее живот.
И не вмешивайся в мои дела, мысленно закончила она за него фразу.
— А… что мне делать теперь? — растерянно спросила она.
