— Миледи, не желаете ли прогуляться? — он подал ей руку.
— Конечно, м… милорд, — выговорила она, злясь на себя за запинку, и протянула свою руку, слегка улыбнувшись ему. На более откровенную улыбку она не решилась.
— Я заметил, что вы не танцуете. С вами все в порядке?
— Да, со мной все в порядке.
Они вышли из бального зала. Эмма не спрашивала, куда он ведет ее.
— Тогда… вам не нравится бал? Гости, хозяева или музыка?
— Нет, все вполне хорошо. Мне нравится.
Ах, как объяснить ему, чтобы не показалось, что она претендует на него?
— Тогда, может быть, вы прекратите строить из себя мученицу?
— Что? — она недоуменно посмотрела на него, остановившись. Они оказались около какой-то комнаты.
— Я знаю… — он вдруг осекся и усмехнулся. — По крайней мере, вы создали у меня такое впечатление, что хотите этого ребенка. А сейчас вдруг недовольно сообщаете всем, что не можете танцевать, так как беременны. Вы приехали на этот бал, чтобы во всеуслышанье жаловаться на свою несчастную судьбу?
— О Господи… — пробормотала она расстроенно. Как всегда, все, что она говорит или делает, получает совершенно иное толкование. Она-то приехала, чтобы, отказывая поклонникам и сообщая о своей беременности, хоть как-то выказать свою преданность Теодору, хотя бы перед собой, а в результате опять ранила его.
— Так что же? Чего вы хотите добиться, Эмма? Вы хотя бы сами знаете это?
— Знаю, — ответила она тихо, так как он явно хотел получить от нее какой-то ответ.
— И чего же, осмелюсь спросить?
Эмма не осмеливалась поднять на него глаза. «Тебя, — подумала она. — Я хочу добиться тебя.»
— Что ж, не отвечайте, — сказал он. — Но ведите себя… хотя бы обдуманно. Я так понимаю, что вашей целью не было ставить нас в неловкое положение.
— Да, — выдавила она, хотя в голосе Теодора не было вопроса.
— Вернемся в зал? — он снова предложил ей руку.
— Подождите. Дайте подумать, — она иронично скривила губы.
— Хорошо, — он сложил руки за спиной.
— Вероятно, лучше всего будет объявить, что я действительно чувствовала себя плохо, но упрямство не позволяло мне в этом признаться.
Ведь тогда Теодор будет выглядеть мужем, который заботится о жене.
Она так и не посмотрела на него.
— Тогда вам придется покинуть бал.
Она равнодушно пожала плечами. Теодор в ответ тяжело вздохнул.
— Интересно, чего же вы на самом деле хотите, Эмма? — и он снова подал ей руку. Эмма приняла ее и позволила проводить себя в спальню, отведенную им в доме Понсонби. Спальня была одна на двоих, так как гостей было много, а дом у Понсонби был не таким бессмысленно огромным, как дом Теодора.
Она в одиночестве сидела у окна, положив руки на заметно округлившийся живот, прислушиваясь к звукам музыки, и даже не надеялась, что Теодор придет в комнату. Они могут целую ночь провести с бароном Понсонби за вином и разговорами. Но вечер был еще далек от завершения, когда он пришел.
— Вы не спите?
Она пожала плечами, по-прежнему не глядя на него. За время, проведенное в одиночестве в этой комнате, она пришла к выводу, что ей лучше вообще не принимать никаких предложений и безвылазно сидеть в Эшли-парке, ссылаясь на недомогание по поводу своего состояния, но при этом создавать впечатление, что она рада этому. Ведь она действительно рада, что беременна.
— С вами все в порядке, Эмма? Только честно.
Он подошел к ней, взял ее за обе руки и попытался заглянуть ей в глаза. Она отворачивалась, потому что от его заботы у нее выступили слезы.
— Да вы замерзли. Пойдемте, я уложу вас в постель, пока не заболели.
Она покорно пошла вслед за ним и легла в холодную постель. Задрожала от холода и от горя.
— Господи, — слегка рассердился Теодор, садясь на край кровати. — Да что же произошло? Эмма, ну ответьте ради Бога.
Она отрицательно покачала головой, ее била дрожь, она никак не могла согреться, несмотря на то, что в комнате горел камин и было тепло.
Теодор потрогал ее лоб, потом решительно забрался руками под одеяло, чтобы потрогать ее ступни.
— Вас надо согреть, — пробормотал он скорее для себя, чем для нее, и начал раздеваться. Эмма это заметила и перестала дышать. Теодор замер на мгновение, оценил ее замешательство, потом сбросил с себя остатки одежды и забрался под одеяло, готовый к отпору с ее стороны.
— Просто чтобы согреть, — прошептал он, осторожно притягивая ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, но была слишком напряжена. Теодор вдруг усмехнулся.
— Холодная Леди, — сказал он. Эмма оценила его шутку и нервно рассмеялась. А потом расплакалась, покрепче прижавшись к нему. В этом весь Теодор. Он мог бы веселиться, или разговаривать с другом, но пришел сюда, чтобы согреть ее. Просто чтобы согреть. Хотя и недовольно вздыхает, что вынужден снова заботиться о ней.
Что он делает? — недоумевал Теодор. Если так пойдет дальше, все закончится так же, как и раньше, — разбитой жизнью. Но что прикажете еще делать? Оставить ее тут страдать в холоде и одиночестве? В конце концов, она беременна. Он не должен позволить ей простудиться хотя бы ради ребенка. Кое-как успокоив себя этим соображением, он остался с ней в эту ночь.
На следующее утро Эмма проснулась одна. Об этом вечере ни она, ни Теодор впоследствии не упоминали. Для себя Эмма решила, что не должна больше ставить Теодора в такое положение. Он не должен ухаживать за ней и успокаивать в то время, как мог бы веселиться.
Следующий сюрприз настиг Эмму на Рождество. Теодор спросил у нее, не хочет ли она устроить в их доме рождественский бал.
— Я? Нет, — автоматически ответила она, поскольку уже привыкла на все предложения поехать куда-нибудь отвечать отказом. А потом вдруг поняла, о чем он спрашивал у нее.
— Тогда я сообщу Понсонби, что бал в этом году устраивает он. Обычно он бывает в одном из наших домов. Во всей округе только в них есть бальные залы, — пояснил он в ответ на ошарашенный взгляд Эммы.
— А предыдущие три года этот вечер у кого проводился? — нерешительно спросила она, в ужасе от предположения, что Теодор хотел устроить этот бал, а она ему отказала.
— У Понсонби. У меня нет ни желания, ни возможностей устраивать столь грандиозное событие, а леди Понсонби подобные хлопоты приводят в восторг.
Эмма с облегчением выдохнула. В этот раз она не допустила промах, отказавшись.
— Я просто подумал, что вам это тоже могло бы понравиться.
— Нет, спасибо, милорд, — уверенно отказалась она.
Он уже был возле двери, как вдруг остановился.
— Если передумаете, только скажите. Или возможно, у вас появится желание помочь Марии Понсонби в устроении этого праздника. Тогда я отвезу вас.
