— Наоко? — свет фонаря прыгает в мою сторону, падая мне на лицо.
Я делаю глубокий вдох и выпрямляюсь.
— Иду.
Мы уже так близко. Я прибавляю шаг и оказываюсь на мосту, бросив лишь торопливый взгляд вниз. Под тонким льдом тяжело ворочается вода. Прощай, Ганко, мой старый друг, упрямый карп. На этот раз я точно не вернусь.
— Наоко! — она почти кричит шепотом. Она у калитки. Фонарь стоит у ее ног, мой чемодан валяется рядом на боку. Она вставляет ключ в замок, но когда я к ней подхожу, в смятении оборачивается ко мне.
— В чем дело, Сора?
Она качает головой, молча выдыхая огромные клубы пара.
— Не получается. Он не...
— Что? — мой взгляд падает на ключ в ее руках, затем на замок. — Дай я, — я беру у нее ключ и пытаюсь вставить его в скважину. Может быть, замок просто замерз. Но тут мое сердце обмирает. Ключ не желает проворачиваться внутри. Я пытаюсь снова и снова. Потом я подношу ключ к глазам и внимательно его рассматриваю. Затем замок. Не может быть. — Это не тот ключ.
Мы впиваемся друг в друга взглядами, не зная, как быть дальше.
— И что теперь? Я не вернусь обратно. Я не могу, — и тут я складываюсь пополам. Снова эта резкая боль в животе.
— Наоко, пожалуйста, ты должна сохранять спокойствие. Ты плохо себя чувствовала, — ее рука опускается мне на плечи.
Мне все еще не разогнуться, но я старательно делаю глубокие вдохи, стараясь продержаться, перетерпеть эти странные ощущения, пока они не закончатся.
— Я в порядке. Попробуй еще раз.
Сора еще раз пытается вставить ключ в замок, а затем просто ударяется в калитку плечом. Та лишь скрипит и качается. Оглянувшись, она находит камень и начинает быть им в калитку, но в результате лишь разбивает себе пальцы. Я наблюдаю за ней, замерев от страха. В животе опять что-то сжалось.
Что же с нами будет дальше? Что, если мы не сможем выбраться? Я наблюдаю за тем, как Сора снова и снова бьет камнем по замку, потом переходит к забору. Бамбук известен тем, что он гибок и крепок. И я хочу приобрести его качества.
Вот только я хочу отсюда выбраться.
Мой взгляд останавливается на трехдюймовой петле, перевитой шуро нава — веревкой из волокна черной пальмы, которая крепит бамбуковые плашки между собой.
— Сора, попробуй веревку. Бей по веревке!
Нам надо было взять с собой нож. И почему я об этом не подумала? Потому что она меня травила...
— Ой... — и снова я корчусь от боли, стараясь не стонать, чтобы не отвлекать ее. Пусть только у нее получится. Пожалуйста!
Сора находит у камня скол и пытается им перерубить веревку, но та лишь пушится от ее усилий.
— Не получается! — рычит она. Потом размахивается и бьет камнем. И еще, и еще.
— Подожди! — я вспоминаю о фонаре. И вслед за этой мыслью накатывает волна восторга. — Не хочет рваться, но против огня не устоит!
Ее несчастное лицо тут же оживает. Она бросает камень и достает спичечный коробок, в котором осталось около шести спичек. Осмотрев забор, она подходит к планкам, которые ближе всего стоят к калитке.
Сначала она трет ладони между собой, дыша на них, чтобы согреться, потом одним движением зажигает спичку. Мы прижимаемся друг к другу, подносим огонек к веревочной петле и ждем. Над веревкой поднимается тонкий завиток дыма, но потом пламя на спичке гаснет, и она роняет ее из пальцев. Мы пытаемся снова. А потом еще раз.
Ничего не получается.
— Подожди! — я снимаю с фонаря стекло, выдвигаю фитиль как можно дальше и наклоняю его к веревке. Язык пламени касается ее, и вскоре появляется дым. Он поднимается в воздух, а веревка тем временем скручивается и съеживается, обнажая бамбуковую планку.
— Получилось! — мы обмениваемся счастливыми взглядами и улыбаемся.
Я передаю ей лампу, и она наклоняет ее к следующему узлу, чтобы терпеливо дождаться, пока тот тоже задымится и съежится. Так она обжигает узлы один за другим.
Я наблюдаю за ней, придерживая живот и молясь, чтобы ребенок немного подождал. Всего лишь еще чуть-чуть. Несколько минут терпения могут подарить ей целую жизнь в покое.
Закончив выжигать узлы на одной планке, Сора выдергивает ее и переходит к следующей. Вот их уже пять, но нам нужен проход пошире. Она действует быстро, а я стараюсь не двигаться, чтобы успокоить ребенка.
Вот Сора берет мой чемодан, выбрасывает его за пределы забора и делает мне знак следовать за ним. Я поворачиваюсь и протискиваюсь в дыру в заборе боком, задевая его животом и спиной.
И вот он, первый глоток свободы.
Появляется Сора и начинает оглядываться.
— Куда пойдем?
Железнодорожная станция находится справа от меня, в своем воображении я проходила этим путем уже тысячу раз, вот только я знаю, что не могу вернуться домой. Поэтому я смотрю налево и начинаю двигаться вдоль бесконечного бамбукового забора, все еще держась за живот. Он напрягается, но я все равно иду, пряча искаженное гримасой лицо за шарфом. Еще чуть-чуть.
— Куда? — быстрые шаги меня догоняют. — Наоко, куда мы идем? Что, если ты сейчас родишь?
— Все в порядке. Ребенок успокоится, как только я смогу отдохнуть, а здесь каждый день ходят монахи и монахини, значит, их монастырь где-то рядом.
* * *
Бесконечный бамбуковый забор свернул за угол, но мы не последовали за ним. Мы пошли вперед, пока не нашли небольшой монастырь. Его тоже окружал забор из бамбука, но он был лишь в половину высотой от того, из-за которого мы только что выбрались. Их территория была ухожена, но без излишеств. Мы уперлись в еще одну калитку, но только на этот раз мы хотели в нее войти.
Я была без сил.
Мы с Сорой надели на себя всю одежду, что нашлась в моем чемодане, уселись на него сверху и прижались друг к другу. У меня продолжало схватывать живот, но я старательно этого не показывала. Я боялась, что побег спровоцировал преждевременные роды, поэтому старалась успокоиться и думать только о приятном.
— Я так рада, что ты рядом, Сора, — я уткнулась в ее плечо и сомкнула отяжелевшие веки. Прилив энергии иссяк, и я снова осталась опустошенной и обессиленной.
Я задремываю и просыпаюсь, и сон мой больше похож на медитацию. Меня будит только накатывающая боль в животе, и тогда я думаю о бабушкиной истории про ученика и учителя, той самой, в которой упоминается паук. Я представляю, как с неба спускается паук и садится мне прямо на живот. Это уродливое существо смотрит на меня множественными глазами-бусинками. Я хочу, чтобы он исчез, поэтому зажмуриваюсь, но стоит мне открыть глаза, как он появляется снова.
В истории ученик докладывает учителю, что видел паука, и говорит, что приготовил нож, чтобы в следующий раз, когда тот появится, спокойно с ним расправиться. Учитель же советует ему взять кусочек мела.
— Когда снова увидишь паука, поставь ему на животе крест и скажи мне об этом, — велел учитель.
Паук появляется, и ученик выполняет совет учителя. И тогда учитель просит его приподнять свою рубаху: под ней оказывается крест, нарисованный мелом. Что означает эта история? Лишь то, что мы часто стремимся уничтожить то, что нас пугает, но делая это, мы уничтожаем себя самих.
Да, мне страшно, но я приняла свой страх. Чийо отвергла его, как и Айко и многие другие девушки. Что они сейчас чувствуют, зная, что они сделали? Разве этот их поступок не разрушает их сердца?
— И я благодарна тому, что ты увидела паука на своем животе, Сора, — мой голос мне же самой кажется каким-то далеким. Это я сказала? Или я сплю? — Ой-й-й-й! — живот снова сжимается, и я сжимаюсь над ним, стараясь переждать боль. На этот раз схватка сильная. Что-то теплое полилось между моими ногами.
— Сора... Сора!
И еще одна схватка.
Нет. Еще рано.
ГЛАВА 33
Япония, настоящее время
Медленными шагами я подходила к японскому дому в традиционном стиле и к женщине, которая ухаживает за его садом. Когда моя нога ступила с дороги на траву, потом на гравийную дорожку, пульс громом небесным отдавался в моих ушах.
