Кэрри просияла.
— Значит, вот что вы чувствуете? Истинную любовь?
Марша поджала губы.
— Знаю только, что не могу перестать о нем думать днем и ночью. Мне бы беспокоиться об Оук-Холле, но…
— Вы всего лишь человек, миледи, — перебила Кэрри, надевая на шею Марши нить жемчуга.
— Знаю, но у меня миссия. Призвание. Оно в Оук-Холле, а не в романтических чувствах. Кажется, здравый смысл мне изменяет.
Кэрри заглянула в зеркало поверх плеча Марши. Глаза ее сияли.
— Вероятно, хватит нам читать монологи.
Марша рассмеялась.
— Вероятно, да. Но от Шекспира, моя дорогая, я никогда не отрекусь. И вам не советую.
Кэрри вздохнула.
— Какой отвратительный конец в «Ромео и Джульетте»! Так и хочется его поменять.
Они переглянулись уже без смеха. Марша взяла сумочку.
— Жизнь — не только розы и солнечный свет, — сказала она.
Кэрри улыбнулась.
— Конечно, нет, миледи.
— Но это не значит, что мы должны отказаться от поисков своего счастья. — Марша ответила ей с улыбкой. — Нужно радоваться тому, что нам еще не слишком поздно найти счастье и для себя.
— Я очень хочу, чтобы вы его нашли.
— А я желаю счастья вам. Я заметила, что вам, кажется, нравится Уильям, а вы нравитесь ему.
Кэрри прыснула.
— Миледи! Вам вообще не следует замечать, что делается между слугами.
— Разумеется, я замечаю. — Марша подошла к окну. — Я вижу карету. — Она обернулась к Кэрри: — Вы помните, что должны делать?
— Да, миледи. Притворюсь, что увидела в бильярдной мышь. Сбегутся все слуги.
— А я ускользну через дверь кухни в сад, пока вы будете визжать. Возможно, Уильям сумеет вас успокоить.
Обе рассмеялись.
Приемы Кэрри отдавали чрезмерной драматичностью, но Марше это было на руку. Она сумела выбраться из дому незамеченной и направилась к стоянке наемных экипажей. Сердце ее глухо колотилось, когда экипаж лихо тронулся с обочины. Сегодня она совершит самый восхитительный — и самый глупый — поступок в своей жизни.
Влюбленная женщина и школьная начальница воевали в ней весь путь до нужного дома по Керзон-стрит. За два квартала до места назначения Марша увидела поразительное зрелище — над крышами домов вставала луна.
И влюбленная женщина победила. Когда на Лондон спустилась ночная тьма, ей невольно припомнилась страстная мольба Джульетты:
«Приди, святая, любящая ночь!
Приди и приведи ко мне Ромео»! [1]
— Вы здесь, — сказал Дункан, стоя в дверях дома, как будто появление Марши было ответом на его мольбу, и быстро увлек ее внутрь дома.
Марша сбросила с головы капюшон. Дункан начал ее целовать прежде, чем она успела сказать хоть слово.
У Марши было такое чувство, будто она вернулась домой. Он обнял ее, и она поняла, что может наконец забыть тревоги и сомнения, которые цепко держали ее эти десять дней. Она изголодалась по Дункану. Боже, как она по нему изголодалась!
Отстранившись, Дункан взглянул на нее.
— Я тосковал без вас.
— И я без вас, — прошептала она.
Они улыбнулись друг другу, и Марша поняла — его переполняет головокружительное счастье, точно так же, как и ее саму.
Они были парой. Воистину дополняли друг друга.
— У меня здесь проверенная супружеская чета, — сказал он. — Он мастер на все руки, а заодно служит дворецким и лакеем. Она убирает и готовит. Я просил их приготовить нам совсем простой обед, и они уже накрыли на стол в гостиной, перед камином. — Он погладил ее плечи сквозь ткань плаща. — Они живут в пристройке и заверили меня, что не нарушат нашего уединения, поэтому вам совершенно не из-за чего беспокоиться.
Не из-за чего? А как же ее желание трогать его? Забыться в его объятиях? Отбросить правила, которым она неотступно следовала с тех самых пор, как допустила промашку с Финном?
— Звучит заманчиво, — сказала она.
Действительно, заманчиво. Сегодня она не будет директрисой. Сегодня она просто будет собой.
Она позволила Дункану снять с нее плащ и повесить его на крючок.
— Я еще не видел вас такой красивой, — тихо сказал он и снова ее поцеловал. Это был жаркий, требовательный поцелуй.
Она ответила с неменьшей страстью. Ее кожа горела там, где ее касались пальцы Дункана. Наконец пришло время перевести дух, и он проводил Маршу в гостиную так бережно, будто она была фарфоровой статуэткой. Она была удивлена и тронута его заботой, ясно читая в его взгляде, что он искренне надеялся доставить ей удовольствие.
На столике перед камином была приготовлена совсем простая трапеза: жареный цыпленок, свежевыпеченный хлеб, сыр, виноград и бутылка красного вина. К столику были придвинуты два уютных кресла. Все было обставлено с любовью и вниманием — для них двоих, для любовников.
Они ели и разговаривали о всяких пустяках, а Марша заодно услаждала и зрение, и слух — ведь она могла видеть и слышать Дункана. Еще бы уловить аромат лимона и пряностей, что витал в его дыхании. Но тут уж придется ждать следующего поцелуя, только когда же это будет? Она надеялась, что скоро.
Марша сделала глоток вина — пила уже второй бокал, и густая терпкая жидкость проложила огненную дорожку вниз по ее горлу.
Он тихо засмеялся.
— Вас, кажется, увлекла какая-то мысль. Вы о чем-то задумались?
— О вас, — просто ответила она. Вино помогло ей выражаться свободнее, чем обычно.
В его глазах пылал огонь, от которого сильнее забилось ее сердце.
— Я польщен. — Он улыбнулся уголком губ. — Расскажите, почему держали меня на расстоянии эти десять дней. Из-за того, что Финн появлялся на каждой вечеринке? Или потому, что мне не давала проходу леди Эннис? В чем причина?
Она отставила свой бокал. Как ему сказать? Однако сделать это необходимо.
— Лизандра сказала — я снова смогу занять пост директрисы в Оук-Холле при условии, что буду держаться подальше от вас. Она хочет вас заполучить!
В глазах Дункана она увидела удивление, затем гнев, хотя он очень старался казаться невозмутимым.
— Это было на ярмарке на Ридер-стрит, — продолжала Марша. — Лизандра попросила меня сесть к ней в карету, помочь развязать узел ридикюля. Разумеется, она придумала этот узел, чтобы сделать мне предложение, которое, с моей точки зрения, не что иное, как подкуп.
— Она не отличается порядочностью.
— Да, она такая, — согласилась Марша. — Мне пришлось держаться подальше от вас, потому что я раздумывала, что же мне делать. Вот почему я сажала Джо к себе в карету так, чтобы никто не видел. Если бы она узнала, что мы с вами виделись.
— Так вот почему мы встречались тайно?
— Конечно. Какой еще резон тут может быть?
Дункан болезненно поморщился, и Марша могла бы поклясться, что взгляд его сделался виноватым.
— Если вы хотя бы на минуту могли подумать, будто мне стыдно, что меня увидят вместе с Джо…
— При чем тут стыд? — мягко перебил он. — Просто нежелание поднимать волну, что я очень хорошо понимаю. Простите, я вас недооценил.
— И поделом, — сказала она. — Главное же состоит в том… — Она почувствовала, как жарко бьется жилка на ее шее. — Я больше не могу от вас скрываться.
— Почему? — спросил он.
Марша смотрела в камин, где полыхал, потрескивая, огонь.
— Почему, Марша? — повторил он свой вопрос.
Она покачала головой. Внезапно языки пламени ярко вспыхнули, слепя ей глаза.
— Потому что я хочу быть с вами. — Она закрыла руками лицо. — Мне даже страшно, до чего я этого хочу.
Дункан встал и помог Марше подняться.
— Посмотрите на меня, — приказал он.
Судорожно вздохнув, она взглянула ему в глаза.
— Вы оказали мне честь. — Его голос сделался хриплым. — И бояться вам нечего. Что тут может быть страшного? Вот вы. Вот я. Никого больше. Это наш с вами мир. Прямо здесь и сейчас.
Он поцеловал ее, и тела их слились. А потом он подхватил ее на руки и медленно закружился с ней перед камином. Она льнула к нему, а он не переставал ее целовать.
