Затем, когда черный бархат мягко опал к ногам Сибиллы и я увидел ее безупречную наготу, ее высокие, увенчанные розовыми сосками груди, абрис ребер, проступающий под белоснежной кожей, словно туго натянутые струны лиры; плоский живот, плавным изгибом сбегающий к золотистому пушку между бедер, – больше я ни о чем думать не мог. Схватив Сибиллу в охапку, я уложил ее на пол, поверх наших плащей, и вошел в нее грубо, почти яростно; каждым новым движением я высекал ее исступленные стоны и сам еще больше возбуждался от этого, пока она не выгнулась навстречу моему неистовому напору.
Казалось, наше слияние длится вечно; затем семя исторглось так внезапно, что у меня перехватило дух. Я не успел отстраниться; Сибилла прильнула ко мне, цепко обхватила меня руками и ногами, безрассудно упиваясь моим криком и сладостно содрогаясь всем телом.
Наконец я обессиленно рухнул на плащи рядом с ней; желание, обуявшее нас, с каждым мгновением угасало, словно угли залитого водой костра.
Сердце мое замедлило неистовый стук. Глядя на профиль Сибиллы, я потянулся было поправить упавший на ее лицо влажный локон, но тут она резко отстранилась:
– Нет. Вы мне ничем не обязаны.
С этими словами она встала, подняла сброшенное на пол платье. Я ничего не сказал; не в силах подобрать нужные слова, я тоже поднялся и молча смотрел, как она зашнуровывает платье. Теперь, когда все закончилось и моя безрассудная похоть была утолена, я не находил в этом ни малейшего удовлетворения.
Сибилла наклонилась к моей одежде, разбросанной на полу, взяла шпагу и протянула ее мне.
– Если письма не помогут, – промолвила она, – используйте это.
На краткий миг наши взгляды встретились. Затем она повернулась и, не сказав больше ни слова, вышла из комнаты.
Я не смог уснуть.
Я сидел в темноте, лицом к двери, напряженно вслушиваясь, не раздадутся ли приближающиеся шаги, до тех пор, пока решетку расположенного высоко в стене окна не тронул мутно-серый отсвет, возвещавший наступление рассвета. Тогда я встал, поморщившись от боли в затекших конечностях, и принялся собираться. Вид у меня был пугающий: подбитый глаз превратился в узкую щелочку, губа распухла. Синяки и кровоподтеки под рубашкой приобрели изжелта-лиловый оттенок. Впрочем, я не стал задерживаться у зеркала. Очень уж не хотелось смотреть в глаза собственной совести.
В длинной галерее, которая вела в королевское крыло, уже вовсю трудились слуги, собирая огарки ночных свечей, унесенные с ужина кубки и прочие предметы, брошенные ночью где попало захмелевшими придворными. Когда я подошел к двустворчатым дубовым дверям королевских покоев, один из стражников выступил вперед, наставив на меня пику.
– Стой! Что тебе здесь нужно?
– Прошу вас, сообщите ее величеству, что мастеру Бичему крайне необходимо с ней увидеться, – сказал я.
Стражник сверлил меня взглядом, явно решая, не велеть ли мне вернуться к середине дня и дождаться в общей очереди просителей, когда королева направится в парадный зал обедать.
– Скажите, что дело касается ее помолвки, – добавил я.
Охранник вытаращил глаза. Развернувшись к одному из своих сотоварищей, он рявкнул приказ. Я отошел к окну и устремил взгляд во внутренний двор, где декоративный фонтан, увенчанный херувимом, ронял ледяные капли. Потом стражник бесцеремонно махнул рукой, подзывая меня, и я вошел вслед за ним в лабиринт коридоров и комнат, который представляли собой личные покои Марии.
Она ожидала меня, одетая в красновато-коричневое бархатное платье с поясом, украшенным драгоценными камнями; волосы собраны на затылке под жемчужной сеточкой. Дамы, состоявшие при ней, сидели неподалеку, занятые шитьем. Беглый взгляд доказал, что Сибиллы среди них нет. Сняв шапку и услыхав приглушенное аханье, когда женщины разглядели мое избитое лицо, я поклонился:
– Простите меня за вторжение, ваше величество. Я принес новости, которые вам необходимо выслушать немедля.
– Ты побывал в потасовке, – холодно заметила Мария и прежде, чем я успел ответить, отступила в сторону.
Сердце мое ушло в пятки, когда я увидел, что позади нее, у стола, заваленного бумагами, с пером в руке сидит Ренар.
– В такую рань? – осведомился он, вскинув брови. – Боюсь, сейчас не самое подходящее время для второстепенных встреч. Советую вернуться позже, тогда вас смогут выслушать и…
– Нет, – перебила Мария. – Он уже здесь, и я приму его сообщение. Судя по его виду, дело крайне важное. Всякий другой в таком состоянии остался бы в постели.
Я вновь перевел взгляд на королеву. Ей тоже не худо было бы отлежаться – лицо восково-бледное, под глазами темные круги, будто она уже несколько дней не высыпалась. Кроме того, по ее настойчивости было ясно, что стражник в точности повторил слова, сказанные мной у наружных дверей, таким образом открыв королеве – как я и рассчитывал, – что мне известно нечто, ведомое лишь узкому кругу ее приближенных. Мария явно была недовольна моей неуместной болтливостью.
– Прошу прощения, – сказал я, – но то, что я намерен сообщить, предназначается только для слуха ее величества.
– Вот как? Ты здесь среди друзей. У меня нет от них секретов.
От паники у меня перехватило горло. Я стиснул кулак, чтобы в смятении не выдернуть из-под плаща футляр с письмами. Я не мог просто вручить их королеве; если она велит удалиться, не выслушав меня, я обречен. Жесткий взгляд Ренара говорил яснее слов: он знает, зачем я здесь, и сделает все, чтобы к исходу дня я был мертв, – и к чертям подозрения королевы. Я должен лично изложить Марии свои выводы, изложить прежде, чем Ренар представит письма в выгодном для него свете и королева возжаждет крови.
– Дело касается вашей сестры… – начал я.
Ренар вскочил:
– Молю вас, ваше величество, не потворствуйте этому человеку! Он бесстыдный лжец! Я уже говорил, что ему нельзя…
– Думаю, я и сама превосходно способна рассудить, говорит ли он правду, – перебила Мария, метнув на посла уничтожающий взгляд. – Пойдемте, мастер Бичем.
Она указала мне на дверь кабинета. Когда я проходил мимо дам, Джейн Дормер опасливо посмотрела на меня. Черный песик на поводке, ворча, жался к ее ногам.
Ренар поспешил вслед за нами и закрыл за собой дверь кабинета. Я не удостоил посла вниманием, хотя чувствовал, как сверлит спину его пристальный взгляд.
– Итак? – Мария остановилась у стола и повернулась ко мне. – Теперь мы одни, как ты и хотел. Говори, что за важное дело касается моей сестры и не терпит отлагательств. И поторопись, потому что терпение мое на исходе. Впереди заседание совета и встреча с габсбургским посольством, не говоря уж о предстоящем переезде в Хэмптон-корт. Здешний воздух не идет мне на пользу. Нужно сменить обстановку.
