Здоровенный часовой прижал Малькольма лицом к земле, так что он не мог достать пистолет из-за пояса.
Спицы колеса прогнулись под весом решетки. Оно вот-вот могло развалиться.
— Малькольм, быстрее!
Он вытащил из рукава маленький кинжал и вонзил в икру противника. Тот с воплем отскочил. Малькольм прополз под зубьями решетки за секунду до того, как развалилось колесо.
К арке подбежала группа солдат.
— Поднять решетку! — прокричали они человеку в окошке над воротами.
Серена не обращала на их крики никакого внимания. Склонившись над отцом, она поспешно достала бутылочку из кармана и влила жидкость отцу в рот.
— Пей, папа. Боль пройдет, — сказала она неуверенно, но все же не оставляя надежды на лучшее.
С искаженным от боли лицом Эрлингтон проглотил горький настой. Тяжело задышал, и через несколько секунд его сердце забилось в прежнем ритме.
Решетка медленно начала подниматься.
— Надо бежать! — закричал Малькольм. — Я понесу отца. А ты просто мчись вперед.
Они побежали обратно через пастбище. Когда они добрались до леса, солдаты напали на их след. Спуск с холма давал беглецам преимущество в скорости. Вскоре они добрались до спрятанных в зарослях лошадей. Малькольм помог Серене и Эрлингтону сесть верхом, потом сам запрыгнул в седло.
Лошади пустились вскачь, и солдаты остались далеко позади.
Эрлингтон Марш смотрел из окна на английскую землю. Британскую землю. Утреннее солнце выглянуло из-за туч, согревая благородную публику, идущую в церковь. Ньюкаслские дамы под цветастыми зонтиками в компании хорошо одетых джентльменов, стучавших тросточками по мостовой, прогуливались по парку. И хоть кошмарное заточение в шотландской темнице осталось в прошлом, картина мирной суеты под окном не веселила его сердце.
Сейчас Эрлингтон гостил у лорда Торренса Паттерсона, члена парламента и друга, настоявшего на том, чтобы он восстанавливал силы после ниспосланных ему испытаний под его личным присмотром. И Эрлингтон был счастлив принять его приглашение, поскольку чувствовал себя еще недостаточно хорошо, чтобы отправиться в Лондон.
Раздался стук в дверь. Лакей доложил:
— Генерал Фробишер желает вас видеть, сэр.
— Спасибо. Проводите его сюда, пожалуйста.
Через пару мгновений в кабинет вошел офицер в форме.
Генерал Фробишер был человеком необычайно сурового вида, с копной каштановых волос и карими глазами. Статный, широкоплечий, даже без эполет и золотистых галунов он обладал солдатской выправкой. Держа в руках свою двууголку, украшенную плюмажем, он ступал решительно и твердо, словно сопротивляясь встречному ветру.
— Посланник Марш, — произнес он низким голосом, пожимая руку Эрлингтона. — Я прибыл в ваше распоряжение. Чем могу служить?
— Пожалуйста, садитесь, генерал. Я бы выслушал ваш рапорт по восстанию в Северном нагорье.
Генерал приподнял свою саблю и опустился на предложенный стул, после того как сел Эрлингтон.
— Простите мою фамильярность, посланник, но стоит ли так беспокоиться о битве, когда после вашего спасения не прошло и недели? И хотя на корабле вы добрались до Англии очень быстро, я прекрасно понимаю, что путешествие было достаточно сложным. Возможно, вам стоит еще немного отдохнуть.
— Мне довольно сложно отсыпаться в такой момент. Уверен, вы это понимаете.
— Сэр, мои лучшие люди, опытные солдаты, стоят на посту, внутри и снаружи, охраняя дом круглые сутки. Пожалуйста, чувствуйте себя спокойно. Похищение не повторится.
— Спасибо за заботу, генерал. Но уверяю вас, что я уже почти пришел в себя. Однако, находясь в здравом уме, я не хочу отдыхать, когда страдают наши шотландские братья. Пожалуйста, расскажите мне все, что вы знаете, ничего не утаивая.
Генерал Фробишер вскинул голову.
— Как будет угодно. Наши войска вступили в сражение с мятежниками на трех фронтах — двух в Россшире и одном в Инвернессе. В последнем одержана решительная победа. К чести бунтовщиков, они были хорошо вооружены и обучены, однако мы значительно превосходили их по численности. Также помогло то, что боевой дух пехоты слабел с каждым часом битвы. Многие дезертировали с поля боя. К моменту окончания сражения большая часть войска сбежала в горы.
Эрлингтон кивнул.
— Сколько убитых?
— Наша армия потеряла девятьсот пятьдесят три завербованных, двадцать три офицера, четырнадцать…
Эрлингтон остановил его.
— Я не о нас. Я о них. Каковы потери шотландцев?
— О? — Брови генерала сошлись на переносице в недоумении. — Шотландские потери исчисляются тысячами, сэр. По последним данным, примерно тридцать две сотни убитых и раненых.
Эрлингтон нахмурился:
— Тысячами…
Он резко встал, подошел к окну и уставился в пустоту. Мысленно перенесся назад, в тот день в замке Рам-Друайон, когда он пытался убедить собравшихся солдат сложить оружие. В его памяти всплывали лица стариков и юнцов, негодных для серьезных сражений. Не было никого менее готового к войне — кроме того, они боялись наказания за отказ участвовать в ней.
Генерал заерзал на стуле.
— Посланник, должен признать, я немного удивлен вашей реакцией. Я ожидал, что вы выразите больше удовлетворения, услышав о потерях в стане наших врагов.
Эрлингтон покачал головой, закрыв глаза на предвзятость генерала.
— Люди, которые сражались в Инвернессе, не являются моими врагами, генерал. И вашими тоже. Если бы ситуация обострилась, она бы переросла в гражданскую войну. Войну между братьями. Никогда не забывайте, против кого вы на самом деле сражались.
Несколько мгновений генерал молчал.
— Тем не менее я надеюсь, что вы по крайней мере поприветствуете подавление мятежа против его королевского величества.
Эрлингтон вздохнул и сменил тему:
— Что стало с зачинщиками? Скин, Кинросс… Маккалоу?
Голос генерала звучал торжественно:
— Скин и Кинросс убиты на поле боя. О Маккалоу пока ничего не известно. Если его найдут живым, он будет арестован и отправлен в Лондон, где ответит за государственную измену. Надеюсь, вы рады, что сможете призвать своего похитителя к ответу?
— Да. Но не потому, что он напал на меня. А потому, что он и его соратники заставили страдать миролюбивый народ Шотландии, используя насилие как политическое оружие.
Генерал втянул щеки.
— Если позволите, посланник, у каждого человека на том поле боя был выбор. Если он поднял меч на корону, значит, заслужил свою участь как нарушитель покоя короля.
