Эрлингтон сел на стул и сложил руки на коленях.
— Мир существует там, где есть справедливость. А ее-то шотландцам и не хватало. — Эрлингтон тяжело вздохнул. — И поэтому я намерен искать аудиенции у принца-регента и умолять его просить парламент отменить налог на зерно и вместо этого взимать его с других товаров. Может, это уменьшит нужду шотландцев. И примирит его высочество с населением его северных владений. — Эрлингтон кивнул своим мыслям. — Да, исходя от меня, это предложение будет много значить.
— Как пожелаете. Это все, сэр?
Генерал поднялся со стула.
— Спасибо, генерал Фробишер, — произнес Эрлингтон, пожимая его руку. — Я уверен, принц щедро наградит вас за победу в Северном нагорье.
И Эрлингтон откинулся на спинку стула, погрузившись в свои мысли. Время текло незаметно, когда он размышлял о будущем.
— Отец?
Он обернулся на голос. На пороге стояла его обожаемая дочь. При виде Серены Эрлингтон вспомнил о том, что его возраст и слабость не позволили ему защитить ее. На самом деле это она его защищала.
— Серена! — сказал он, тепло улыбаясь. — Заходи, заходи!
Она обошла стол, встала позади стула и обняла отца.
— Не видела тебя за завтраком. Как ты себя чувствуешь?
— Лучше с каждым днем. Я рано проснулся и решил написать несколько писем.
Серена приложила руки к его груди.
— Ты же знаешь, что доктор велел тебе отдыхать, — напомнила она.
— Он слитком уж осторожен. Я отказываюсь валяться, как старый кот. Я хорошо себя чувствую.
— И почему ты такой упрямый?
— Должна же ты была от кого-то унаследовать это качество.
Она поцеловала отца в щеку и села напротив.
— Ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в Лондон?
— В скором времени. Но я не вижу причин, чтобы ты не могла туда отправиться уже сейчас.
— На самом деле, отец, — нерешительно произнесла она, — я не испытываю никакого желания возвращаться.
Эрлингтон не выказал никакого изумления.
— Да?
Брови Серены сошлись на переносице.
— Ты не выглядишь удивленным, услышав это.
Лицо Эрлингтона смягчилось.
— Вообще-то ко мне вчера заходил Малькольм. Кажется, у него есть к тебе вопрос.
Щеки Серены залил румянец.
— А…
— Ты любишь его?
Румянец стал еще гуще.
— Сказать по правде, отец, это так.
— Я всегда подозревал, что ты будешь завидной невестой, — поддразнил дочь Эрлингтон. — Он хороший человек, куколка. И он тебя любит. Со всем отчаянием.
— Конечно, с отчаянием. С тех пор как мы встретились, его дважды избивали до синяков. Я боюсь думать, какой срок жизни отмерен ему рядом со мной. Не очень-то хорошо наше общение сказывается на его здоровье.
Эрлингтон рассмеялся, а затем сразу погрустнел.
— Ты же знаешь, что пойдут сплетни. Новости о твоем замужестве с человеком подобного рода занятий, вне всяких сомнений, очень быстро распространятся в салонах Лондона.
— Я не планирую посещать светские рауты, чтобы слушать их.
Эрлингтон недоуменно посмотрел на нее.
— Я буду в Лондоне во время оглашения брака в церкви — и венчания, конечно же, — но я бы не хотела, чтобы Малькольм оставался там слишком долго. Он будет чувствовать себя рыбой, выброшенной на берег, а я не вынесу, если его хоть как-то заденет фатовство и глупость высшего общества.
— Ты имеешь в виду то общество, к которому ты принадлежала?
Серена выразительно приподняла брови.
— Я не удостою это ответом, папа.
Эрлингтон рассмеялся.
— Где вы собираетесь жить?
— Ээээ…
Он недоверчиво посмотрел на нее.
— Ты шутишь.
Серена поежилась и прикусила верхнюю губу.
— В этом есть своя прелесть.
Его плечи поникли.
— После всего, что произошло, ты мне сейчас говоришь, что хочешь жить в Шотландии? — Он покачал головой. — Нам придется подумать над этим, Серена. Мне не нравится идея, что моя единственная дочь переедет в дальние края.
— Ты имеешь в виду, как это когда-то сделал ты? — спросила она лукаво.
— Я не удостою это ответом, Серена. — Он протянул руку через стол и взял ее ладонь. — Что я буду делать без тебя? Дом станет таким пустым, когда ты уедешь.
В глазах Серены блеснул огонек.
— Вот именно об этом я пришла с тобой поговорить. Я долго думала о том, чтобы вернуть прежний уклад жизни в Лондоне, и поняла, что нам совершенно необходим еще один человек, чтобы вести хозяйство.
— О чем ты го…
— Так что я взяла на себя смелость поискать управляющего, который поможет привести наши дела в порядок. И я подумала, что ты захочешь поговорить с самым многообещающим кандидатом сегодня утром.
Она вскочила с места и подбежала к двери.
Эрлингтон вздохнул:
— Серена, это действительно слишком самонадеянно с твоей стороны. Нам совершенно не нужен…
Его протесты замерли у него на устах, когда он увидел фигуру, застывшую на пороге комнаты. И хотя она почти вся была скрыта под клетчатой шалью и простым серым капором, он сразу же узнал ее.
— Гэбби!
Ее выразительные синие глаза осветились, как ясное шотландское небо. Уголки губ приподнялись, а лицо засияло, когда она увидела его.
— Доброе утро, посланник Марш.
Эрлингтон едва мог говорить. Для него она принадлежала к другому времени, к другому, ушедшему миру.
Она мельком бросила взгляд на Серену и затем еще раз взглянула на него.
— Приятно снова вас видеть, сэр. И в таком добром здравии. Надеюсь, вам лучше.
Звук ее голоса был музыкой для его ушей.
— Да, неплохо, спасибо. Пожалуйста, входите. — Он хотел заключить ее в объятия, но не посмел. — Как вы доехали в… нет, как вы узнали, что я здесь?
— Мисс Серена послала нам весточку. Мы все изволновались, думая о том, что с вами могло произойти. Я рада знать, что вы сейчас в безопасности.
Эрлингтон оглядывал Гэбби Уокер с ног до головы, думая о том, что она — редчайшее и самое очаровательное создание на земле.
Серена выдохнула.
— Как видишь, отец, зная нашу отчаянную нужду в ком-то, кто мог бы заняться нашими домашними делами, и однажды заметив желание миссис Уокер занять это место, я просто обязана была немедленно ухватиться за него. Я так понимаю, она хочет переселиться в Лондон и согласна с условиями длительного пребывания в нашем доме. А сейчас я удаляюсь и оставляю вас наедине, чтобы вы могли все обсудить более подробно.
Серена открыла дверь и вышла из комнаты. Медленно-медленно она прикрывала за собой дверь, до тех пор пока между ней и косяком не остался тонкий, едва заметный просвет, сквозь который можно было подглядывать.
