— Ох, ты и в самом деле сошел с ума, Эйрик, если рассказываешь мне такие дурацкие сказки. По-моему, тебе пора навестить свою любовницу в Йорке. Может, Аза излечит тебя от развратных мыслей.
Эйрик насупился. Ему не нравилось, что Идит так легко отмахивается от него. И, странное дело, не нравилось и то, что Идит принимает его любовницу. В этом было что-то противоестественное.
— Сейчас мне не хочется заниматься любовью с Азой. Вообще-то в последнее время я больше думаю о тебе в моей постели.
Идит до того изумилась, что просто онемела. Правда, он и сам удивился, что признался в своей тайной склонности. Однако тут же воспользовался молчанием Идит, чтобы продолжать свою придуманную историю, пока у жены не проснулся вновь язвительный язычок.
— В течение второго часа они будут только целоваться, но самыми разными поцелуями, с которыми ты, несомненно, знакома. Включая все части тела.
Идит ахнула от негодования и встала, словно ей невмоготу было оставаться в его обществе.
— Ты… ты…
Толкнув ее снова на стул, он продолжал:
— К этому времени, конечно же, она уже сумеет один раз… хм… достичь экстаза, и тогда…
— Экстаза? — недоуменно переспросила Идит.
И тут растерялся Эйрик. Его наивная жена, пусть даже она лежала с мужчиной и родила ребенка, не понимала, что значит для женщины взбираться на вершину любовного блаженства и взрываться от исступленного наслаждения. Он попытался найти нужные слова, а потом осторожно сказал:
— Ты, несомненно, знаешь, что мужчина теряет разум от удовольствия, когда совокупление достигает… ну, своей высшей точки. То же самое происходит и с женщиной.
— Теряет разум? И это удовольствие, к которому нужно стремиться? Я так не считаю.
Эйрик усмехнулся и поспешил закончить историю, пока Идит ему не помешала:
— В течение третьего часа они ласкают тела друг друга, познавая все тайные места, которые повышают чувственность. Женщина, разумеется, впадает в экстаз еще раз. Или два. — «Ты слушаешь, Идит? Или просто пытаешься ловить мух открытым ртом? Клянусь святыми апостолами, я могу найти более подходящее занятие для этих сочных губ».
Наконец она пришла в себя и недоверчиво фыркнула. Но не поднялась со стула. История явно возбудила ее интерес.
— В течение четвертого часа, — продолжал он беспечно, — она должна лежать абсолютно тихо, пока мужчина занимается ее грудями и женскими складками между ног.
— Ох, ты жуткий, жуткий человек! — вскричала Идит, и ее лицо ярко вспыхнуло. — Как ты смеешь говорить о таких извращениях мне, леди?
— Не леди. Своей жене, — поправил он, — и это вовсе не извращение, раз происходит между мужем и женой. Нет, не уходи, пока я не закончу.
Она встала и надменно взглянула на него. Ну, теперь-то он заставит ее потупить свое высокомерное лицо.
— В течение пятого часа мужчина наконец погружается в готовое принять его женское лоно, и она, вне всяких сомнений, снова познает экстаз и впадает, содрогаясь, в беспамятство еще несколько раз.
Идит грозно нахмурилась, вероятно больше не веря в его историю. В этот момент ее лицо стало настолько пунцовым от ярости, испещренным морщинами, что он почти был готов поверить, что она такая же старая и безобразная, какой и хотела казаться.
— А сколько раз будет «содрогаться» и «впадать в экстаз» мужчина во время этой бесконечной любовной игры?
— О, раз десять или двенадцать, — солгал он с невозмутимым лицом.
Ее глаза расширились от удивления. Эйрик был поражен, что его обычно разумная жена не поняла нелепости его преувеличения. «Будь поосторожней, парень, — упрекнул он себя, — или она начнет требовать от тебя больше, чем ты сможешь ей дать».
Идит глядела на него с открытым от изумления ртом.
— Вот теперь ты знаешь историю про калифа и лотос с пятью лепестками, — торжественно заключил он.
Вернув самообладание и заключив себя в железные его тиски, Идит бормотала что-то про отвратительный лотос, подбирая испачканную одежду и с негодованием направляясь к двери.
— Так ты мне сделаешь свечу на пять часов? — крикнул он ей в прямую, как палка, спину.
— Когда ад замерзнет и ангелы наденут коньки, — ледяным тоном ответила она, не соблаговолив обернуться. Потом с грохотом захлопнула за собой дверь.
Ну, по крайней мере, он предотвратил ее признание. Пока что. Однако понимал, что не сможет откладывать его до бесконечности.
А что же ему делать в следующий раз, чтобы она не рассказала своего секрета до возвращения Сигурда? Конечно же, он постарается уязвить ее такую самоуверенную натуру, уязвить ее гордость.
Эйрик улыбнулся от такой удачной мысли.
Эйрик сводил ее с ума.
— Я должна рассказать тебе, — настаивала Идит, укладываясь в постель в тот вечер. Ей отчаянно хотелось признаться в дурацком маскараде. И впрямь, час за часом она начинала все сильнее бояться за свою судьбу, если этого не сделает.
Но ей с трудом удавалось сосредоточиться, когда в каком-нибудь волоске от нее лежало обнаженное тело супруга, и он не проявлял абсолютно никакого интереса к завершению их брачных обетов. Если он хоть раз еще зевнет, с шумом, широко раскрыв рот, она засунет брачный контракт ему в глотку.
— Эйрик, прекрати так грубо зевать и посмотри на меня.
— Разве зевать грубо? Я этого не знал. Вот видишь, как ты мне полезна, Идит. Научишь меня множеству важных вещей.
Идит с подозрением покосилась на него. Он насмехается?
— Эйрик, перестань увиливать. Я хочу сказать тебе что-то важное.
— Нет, сейчас слишком жарко для разговоров. Я едва дышу под этими простынями. — Он выразительно поглядел на ту, что прикрывала ее обнаженное тело. — И ведь всякий раз, когда у тебя ко мне появляется «что-то важное», это означает какую-то новую работу. Когда ты пристаешь ко мне, у меня закипает кровь, а сейчас тут и без того душно.
— Может, виной все эти свечи, которые ты зажег. — Она оглядела спальню, в которой горела дюжина свечей. Эйрик настоял внезапно на том, что ему нужен свет, на случай, если понадобится ночью дойти до ночного горшка.
— В любом случае я не собираюсь приставать к тебе. — Идит старательно пыталась отвести взгляд от его обнаженного тела. — Я просто…
Договорить она не смогла.
Ее слова замерли в воздухе, когда она нечаянно все же взглянула на него. О Боже, он лежал положив руки под голову, скрестив длинные ноги в щиколотках, а ТА его часть торчала вверх, словно твердое, как сталь, копье.
Она ахнула и заставила себя отвести взгляд и посмотреть ему в лицо.
— Идит, ты всегда меня донимаешь.
Хорошо еще, что Эйрик не заметил ни ее долгого взгляда, ни последовавшего смущения. Он беспечно поглядел на нее, голубые глаза недовольно пошарили по простыне, которую она натянула до самого подбородка.
