— Файный-то, файный, — отвечал голос погрубее, похожий на мужской, но тоже ненормально звучащий, — а вот какой черт понес его на минное поле?
— Может, он выживет? — сказал первый голос.
— А если и не выживет, вряд ли кто станет о нем печалиться, — заключил второй.
— Это все барышня: вдруг, говорит, не насмерть? Пойдем, посмотрим. А как посмотрела — решила: грех такого красавчика на морозе оставлять.
— Одни парни у неё на уме, только с ними она добрая да милосердная. А случись это с тобой, или, к примеру, со мной, там бы в поле и бросили…
— Это так, — печально согласился первый голос, — нас пожалеть будет некому.
Ян приоткрыл глаза. Он увидел высокий потолок, каких-то голых крылатых младенцев; сквозь высокое и узкое окно пробивался скупой солнечный луч. Он почему-то лежал на кровати, возле которой стояла девушка в пышном платье с многочисленными оборками, — даже чепчик на её голове весь была оборках. Из-под чепчика на смуглый ясный лоб девушки падал вьющийся черный локон, а светлые карие глаза смотрели дружелюбно и участливо.
Рядом с девушкой стоял высокий сутулый человек, который был одет ещё более причудливо: в пиджак, отделанный золотыми лентами, и тонкие белые, в обтяжку, штаны, похожие, скорей, на подштанники.
Голоса этих странных людей по-прежнему звучали так, словно они не говорили, а гудели.
— Кажется, он очнулся! — уловила движение Яна девушка.
— Где я? — спросил он вроде как обычно, но и его голос так же гудел, а губы будто произносили не слова, а делали тяжелую работу по вытягиванию их изо рта.
— В замке пана Зигмунда Бека, — пояснила девушка и съехидничала: — Можно сказать, незваный гость.
— Как я сюда попал? — Ян не смог бы отреагировать на насмешку, даже если бы захотел — попытка оторвать голову от подушки оказалась тщетной.
— На мине подорвался, — вмешался в разговор сутулый; судя по всему, он считал зубоскальство девушки неуместным. — Сейчас придет доктор Вальтер, он тебя осмотрит.
Доктор Вальтер оказался моложавым, подвижным человеком с пышными черными усами. Волосы его, обильно посеребренные сединой, наводили на мысль, что доктор свои усы подкрашивает. Его небольшие водянисто-серые глазки оставались холодными, в то время как сам доктор буквально лучился добродушием и весельем.
— Ну, как тут наш самострел?
— Вы скажете, самострел! Скорее, медведь-шатун.
— Может, он решил таким способом счеты с жизнью свести? На поле же везде таблички "Осторожно, мины!"
— Таблички! — девушка понизила голос, хотя Ян воспринимал только небольшую часть услышанного. — Да умеет ли он читать?! Хлопец деревенский, неухоженный, видели бы вы его белье! Положили на белые простыни, а у него как бы не вши!
Доктор проворными пальцами пробежался по шевелюре лежащего парня.
— Ничего у него нет, не придумывай, Беата! Мы и так знаем, что ты у нас записная чистюля. — Он ущипнул девушку за смуглую щеку. — Давай-ка лучше остальное посмотрим. Говорите, открытых ран нет, только ушибы?
Беата крутнула юбкой.
— Это уж вы без меня, пан Вальтер. Иван вам поможет раздевать да переворачивать.
Она выскользнула за дверь.
— Пан доктор, — с трудом двигая челюстями, выдавил Ян, — у меня оторвало ноги?
— С чего это ты взял, милейший?
— Я их не чувствую.
В глазах доктора, как показалось Яну, мелькнуло нечто, похожее на удовлетворение.
— Жалко, если так… Впрочем, будем надеяться на лучшее. Иван, переодеть бы его. Пан Зигмунд не распорядился?
— Да я и сам нашел кое-что чистое.
— Тогда держи бинты, пузырек, оботрешь его всего спиртом. Будет чувствовать себя получше, искупаешь. Мне тут делать больше нечего. Одно слово — контузия. Все, как говорится, в руках божьих. По виду внутреннего кровотечения нет, температура невысокая. Бог даст — подымется, а нет, так в приют перевезем, я похлопочу.
Он защелкнул чемоданчик и вышел, что-то напевая.
Сутулый мужчина, названный доктором Иваном, снял с Яна нательную рубаху, подштанники и бросил их на пол. Вертя парня, точно тряпичную куклу, Иван обтер его спиртом и переодел в чистое белье. Процедуры принесли Яну чувство облегчения. Он почти сразу же заснул и не слышал, как Иван говорил будто про себя:
— Свежую кровь почуял, упырь! Ишь, обрадовался.
Он задержал взгляд на безмятежном лице хлопца. Вошла Беата и, брезгливо сморщив нос, стала собирать с пола одежку Яна.
— Сжечь?
Иван кивнул.
— Ты изредка заходи, поглядывай на парня. Доктор лечения ему не назначил, положился на бога…
Когда больной во второй раз открыл глаза, он увидел склоненное над ним прекрасное женское лицо. У него даже перехватило дыхание: облако белокурых с золотом волос, точно корона, окаймляло нежное личико, светло-голубые глаза смотрели строго и гордо. Вернее, не просто смотрели, а холодно рассматривали. Но эта отстраненная холодность не показалась Янеку обидной. Так на простого смертного и должна была смотреть… королева! Он не заметил, что сказал вслух:
— Королева!
— Вот настоящий мужчина, — довольно рассмеялась красавица, — сам еле дышит, а девушке — комплимент. Напрасно ты, Беата, все повторяешь: деревенщина! Хлопец разумеет, что красиво. Не так ли?
Ян кивнул. Сейчас он чувствовал себя намного лучше: слышать стал без напряжения и голос паненки не бухал в уши колоколом, а звенел жалейкой.
— Тебя зовут Яном, так?
Он опять кивнул, боясь испугать её своим хриплым голосом.
— Мы посмотрели твои документы. Фамилия — Поплавский — известная. У тебя нет родственников в городе? Нет? Может, ты не знаешь? Ладно, не будем торопиться. Я чувствую, судьба недаром привела тебя к нам. Мы здесь порой скучаем, так что новому человеку радуемся. В общении есть свои прелести, так? Сейчас Беата тебя покормит: из села принесли козье молоко, говорят, оно полезно для выздоравливающих. Ты постарайся выздороветь, ладно? А то доктор Вальтер уже собрался везти тебя в приют для инвалидов. Такого-то молодого!
Она упорхнула. Беата, пристраивая поднос с завтраком у постели больного, с удивлением отмечала, как быстро меняется его лицо. Еще вчера лежал, бессмысленно глядя в потолок, и вот уже в его больших черных глазах что-то зажглось, что-то приоткрылось в них, — глубоко заглянешь, голова закружится. Hoc прямой, не картошкой, как у деревенских хлопцев, а хорошей формы, как у благородных.
Беата скосила глаза на зеркало, висящее на стене. Эх, ей бы прямой нос, а не этот курносый! Она даже не подозревала, что именно курносый вздернутый носик придавал её лицу милую задорность и шарм.
Девушка поднесла ложку с бульоном ко рту Яна — тот послушно раздвинул губы, а не далее как вчера, чтобы дать ему воды, рот пришлось открывать силой… И губы у него красивые — так бы и поцеловала, — подбородок с ямочкой. Ой, файный хлопец! Почему же пани Юлия увидела это раньше, чем она, Беата?.. Лучше-то ему, лучше, а сможет ли ходить? Если нет, пани Юлия выбросит его вон, как надоевшую собачонку. К инвалидам у неё непроходящая брезгливость. Даже милостыню подает только прибранным да опрятным, тем, что своим видом глаз не оскорбляют.
