– Если воображаете, будто бык на пастбище чем-то похож на мужчину, вы так же зелены, как я считаю.
– Видите? Именно поэтому я требую вашей помощи.
Черт! Он прямиком угодил в ее ловушку. Он вынудил себя не шевелиться. Противостоять ее притяжению.
– Насколько я поняла, вы в этом очень хороши, – говорила она, не замечая хаоса, который незаметно творила. А может, слишком хорошо замечала. Теперь он уже не мог судить. Не мог доверять своему суждению. – Это правда?
– Нет! – немедленно воскликнул Кросс. Возможно, хоть это заставит ее уйти.
– Я знаю о мужчинах достаточно, чтобы понять: они никогда не признают своих недостатков в этой области, мистер Кросс. Надеюсь, вы не ожидаете, чтобы я поверила вашим словам? – рассмеялась она, звонко, весело, и эти звуки казались неуместными в темной комнате. – Вы, с вашим интересом к науке, несомненно с радостью поможете мне в моих исследованиях.
– Вы исследуете обычаи совокупления быков с коровами?
Леди Филиппа широко улыбнулась:
– Мои исследования касаются плотской похоти и аппетитов.
У него только один выбор. Запугать ее так, чтобы она сбежала. Или оскорбить:
– Вы просите, чтобы я вас трахнул?
Она широко раскрыла глаза:
– Знаете, я никогда не слышала, как это слово произносят вслух.
Перед лицом такой искренности, такой наивности он почувствовал себя последним червем. И уже открыл рот, чтобы извиниться.
Но она опередила его и заговорила с ним, как с ребенком. Словно они обсуждали что-то совершенно ординарное:
– Вижу, я не совсем ясно вам объяснила. Я не хочу, чтобы вы произвели сам акт. Просто прошу, чтобы вы помогли мне понять.
– Понять…
– Совершенно верно. Насчет обетов, детей и остального.
И, помедлив, добавила:
– Что-то вроде лекции. О животном в мужчинах. Что-то в этом роде.
– Найдите кого-то еще. В ином роде, – издевательски посоветовал он.
Она слегка прищурилась:
– Никого больше нет.
– А вы искали?
– Кто, по-вашему, взялся бы объяснить мне процесс? Разумеется, не моя мать.
– А ваши сестры? Вы их просили?
– В первую очередь. Но не уверена, что Виктория или Валери так уж интересуются или имеют много опыта в подобных вещах. А Пенелопа… она несет всякую чушь, когда спрашиваешь ее о чем-то, имеющем отношение к Борну. Что-то насчет любви и тому подобного вздора. Любовь не имеет ничего общего с научными исследованиями.
– Неужели?
Леди Филиппа возмущенно выпрямилась:
– Разумеется! Вы ведь ученый с легендарным опытом. Уверена, что вы сможете прояснить для меня много вопросов. Например, я хочу побольше узнать о мужском члене.
Кросс поперхнулся. Потом закашлялся.
А когда вновь обрел способность говорить, выдавил:
– Уверен, что так оно и есть.
– Я, конечно, видела рисунки в работах по анатомии, но, возможно, вы сумеете помочь мне с деталями? Например…
– Нет, – оборвал он, прежде чем она пустилась в подробности и задала очередной совершенно неприличный вопрос.
– Буду счастлива заплатить вам, – объявила она, – за ваши услуги.
Странный, сдавленный звук пронесся по комнате. Исходил он от него:
– Заплатить мне?!
Она кивнула.
– Скажем, двадцати пяти фунтов хватит?
– Нет.
Она нахмурилась.
– Конечно, такой мастер, как вы… стоит больше. Простите за оскорбление. Пятьдесят? Боюсь, больше не получится. Это для меня немалая сумма.
Она посчитала, что, предложив всего двадцать пять фунтов, оскорбила его. И не понимала, что он почти готов сделать это даром, заплатить ей за шанс показать все, о чем она просила.
За всю свою жизнь Кросс не хотел ничего сильнее, чем швырнуть эту странную женщину на письменный стол и выполнить ее требования.
Желание было абсурдным. А возможно, единственно уместным. Так или иначе, он не мог помочь леди Филиппе Марбери.
Более опасной женщины он еще не встречал.
Кросс тряхнул головой и сказал единственные слова, которые был способен выдавить в эту минуту. Быстро и по делу.
– Боюсь, что не могу исполнить вашу просьбу, леди Филиппа. И предлагаю вам найти кого-то другого. Возможно, вашего жениха.
Он был противен сам себе за то, что предложил такое. И прикусил язык, чтобы не взять свои слова обратно.
Она долго молчала, моргая глазами за толстыми стеклами очков, безмолвно напоминая, что она неприкосновенна.
Кросс ждал, что она удвоит свои усилия, снова подступит к нему со своим прямым взглядом и откровенными речами.
Но, конечно, в этой женщине не было ничего предсказуемого.
– Я бы хотела, чтобы вы называли меня Пиппа, – заявила она и с этим повернулась и ушла.
Когда Пиппе было не более шести-семи лет, пять дочерей Марбери участвовали в музыкальной интерлюдии, выступая, как маленькие светловолосые уточки, перед собранием благородных дам и джентльменов на домашней сельской вечеринке.
Когда они выходили из комнаты, ее остановил пожилой джентльмен со смеющимися глазами и спросил, на каком инструменте она предпочитает играть. Спроси он нечто подобное у Пенелопы, та с полной уверенностью ответила бы, что ее любимый инструмент – фортепьяно. Спроси он Викторию или Валери, близнецы хором ответили бы, что предпочитают виолончель. А Оливия завоевала бы его сердце улыбкой пятилетней девочки, кокетливой даже тогда, и сказала бы, что обожает рожок.
Но он ошибочно спросил Пиппу, которая гордо объявила, что у нее почти нет времени для музыки, поскольку она слишком занята изучением общей анатомии. Ошибочно же приняв тихий шок джентльмена за интерес, она подняла юбки и гордо назвала кости стопы и ноги.
И дошла уже до малоберцовой кости, когда появилась ее мать, чей визг прозвучал сиреной на фоне тихого музыкального сопровождения и смеха собравшихся гостей.
Тогда же Пиппа впервые осознала свою странность. Непохожесть на других. Кроме того, она впервые в жизни смутилась: непонятная эмоция, сильно отличавшаяся от других, которые со временем притуплялись. Например, наевшись, она едва припоминала точные характеристики голода. Она, конечно, помнила, как хотела получить еду, но острое желание наесться вспоминалось с трудом.
Кроме того, Пиппа была подвержена частым приступам раздражения – в конце концов, у нее имелось четыре сестры, – но не могла припомнить, что испытывала, когда невероятно, бешено разозлилась на одну из них. Бог видит, случались дни, когда она с радостью вытолкнула бы Оливию из экипажа на полном ходу, а вот теперь не могла воспроизвести эту эмоцию.
Однако Пиппа прекрасно помнила жаркий стыд, который охватил ее на том сельском собрании – так, словно это случилось вчера или несколько мгновений назад.
