Я схватила руку Франсуа, решив ни за что ее не отпускать, и мне стало немного спокойнее. Мы остановились у кафе, где человек восемьсот жадно слушали какого-то молодого человека, взобравшегося на стол. Оратор был некрасивый, нервный, заикающийся, но своими речами он заслужил почтительное внимание толпы. Он говорил:
– Раз зверь попал в ловушку, его убивают… Так и мы поступим с аристократами. Никогда еще патриотам не предоставлялась более богатая добыча. Мы заберем у дворян сорок тысяч дворцов, особняков, замков… Две пятых всего имущества Франции – вот стоимость этой добычи… Нация будет очищена…
Я смотрела на этого человека с отвращением. Ничтожество, в свои тридцать лет ничего не добившееся, не заслужившее никакого положения в обществе, теперь решило компенсировать свои неудачи грабежами. И это называется патриотизмом?
– Граждане! – кричал оратор, задыхаясь. – Неккер изгнан! Можно ли оскорбить нас сильнее? После такой проделки они решатся на все, быть может, уже сегодня они устроят Варфоломеевскую ночь для патриотов. Батальоны немцев и швейцарцев придут с Марсова поля, чтобы нас перерезать…
«Да уж, – подумала я, – ничего удивительнее и представить невозможно». Как он решается так открыто лгать? Ведь я прекрасно знала, я сама слышала, что король запретил любое насилие, любое применение оружия.
– Отставка Неккера должна стать для нас гласом колокола к справедливому восстанию… Чтобы избегнуть смерти, у нас остался только один шанс – взяться за оружие!
– К оружию! – бешено взревели вслед за ним. Оратор выстрелил из пистолета – вероятно, для того, чтобы придать больше наглядности своим словам. Облако дыма заволокло его, но было видно, что он оглядывается по сторонам:
– Видите того человека? Это полицейский шпион. Подлая полиция здесь. Прекрасно! Пусть она как следует наблюдает за мной, да, это я, я призываю своих братьев к свободе… Живым я им не дамся в руки, и я сумею умереть со славой…
Он сошел со стола; его обнимали, теребили со всех сторон, благодарили и поздравляли. Толпа принялась кричать, что образует вокруг него стражу и не даст его в руки полиции, что пойдет туда, куда пойдет и он… Бедная полиция! Где она была в этот час?
Я с ужасом смотрела туда, куда указал этот оратор, в ту сторону, где якобы стоял полицейский шпион. Как он определил в нем шпиона? Не меньше двух сотен людей бросились на несчастного человека в сером камзоле, били его тростью, пока не выбили ему один глаз, заставляли в виде покаяния целовать землю, забрасывали камнями, катали в пыли. Не удовлетворившись этим, толпа палачей потащила свою жертву к бассейну – топить.
Оратора, по указанию которого была устроена эта расправа, происходящее нисколько не заботило. Он купался в лучах славы, наслаждался своим успехом и, решив блеснуть еще раз, прикрепил зеленую ленту к своей шляпе и отчаянно закричал:
– Да здравствует третье сословие! Да здравствует зеленый цвет! Пусть этот цвет надежды станет знаменем нашей революции…
Это предложение вызвало восторг. Люди как сумасшедшие бросились к деревьям, срывали зеленые листья и украшали ими свои шляпы, шарфы, перевязи. Проститутки, которых тут было пруд пруди, украшали себя целыми гирляндами из зеленых веток.
– Я знаю этого человека, – сказал Франсуа. – Это Камилл Демулен, адвокат без места…
– Да будь он проклят, – сказала я с ненавистью. – Я очень надеюсь, что он переживет когда-нибудь то же, что и тот человек, которого растерзали из-за его болтовни.
– К оружию! – бешено кричали люди вокруг нас. Франсуа протянул мне зеленый кленовый лист:
– Украсьте этим голову, да побыстрее.
– Зачем? Я же буду выглядеть как чучело!
– Может быть, вы хотите, чтобы вас тоже бросили в воду? Пожав плечами, я достала шпильку и прицепила лист к шляпе.
Гордость моя была уязвлена тем, что я была вынуждена делать то, что мне не хотелось. И уж конечно, я была удивлена тем, что этот глупый злой сброд выбрал для себя знаменем зеленый цвет – цвет графа д'Артуа. Так одевались его лакеи. Очень остроумно придумано: Париж будет воевать под знаменем роялизма…
– Послушайте, я покину вас, – торопливо сказал Франсуа, – мне кажется, вы доберетесь и сама.
– Но куда же вы? – воскликнула я испуганно, заметив, что он устремляется вслед за тем потоком людей, что отправлялись на поиски оружия. – Вы бросаете меня?
– Не могу же я пропустить такое событие. Прощайте!
В какую-то секунду я осталась одна, не в силах сдержать злых слез. Вот я и приехала с Франсуа в Париж, приятно провела время… Да он просто низкий, мерзкий человек! Вероломный предатель! Он бросил меня одну среди враждебной кровожадной толпы, нисколько не заботясь о том, что со мной может случиться.
– Все кончено, – прошептала я злобно. – Да, отныне все кончено. Если он не понял этого, тем хуже для него…
Я была в отчаянии от того, что произошло. Как он мог так поступить, обращаться со мной так небрежно и невнимательно… Или он мстил мне за то, что я насмешливо отзывалась о том, что было ему дорого? Но ведь и я часто страдала от его замечаний по поводу Старого порядка… Да и не все ли равно? Он поступил не так, как подобает благородному человеку, и это единственное, что я теперь сознаю!
Вдобавок ко всему мне было очень страшно. Повсюду ездили всадники, кричали и громко бранились женщины. Несмотря на то, что значительная часть народа отправилась на поиски оружия, Пале-Рояль отнюдь не опустел. Яблоко, брошенное сверху, наверно, не упало бы на землю, настолько плотной была толпа.
– Я не должна думать об этом, – прошептала я. – Мне надо во что бы то ни стало выбраться из этого осиного гнезда и добраться до Жанно.
Я пошла вдоль галерей, с трудом пробираясь сквозь галдящие группы людей. Толпа пьяных, выбежавших из какого-то кафе, заставила меня сойти с дороги, и в толчее я была прижата к дереву. Обернувшись, я увидела большое объявление.
Я равнодушно прочла первые его строки. Это был проскрипционный список, так называемый «приговор французского народа», записанный, вероятно, под неистовые крики толпы. Перечень имен тех, кто был якобы врагом отечества и, следовательно, приговаривался к смерти, был мне знаком. Список возглавлял король, за ним шли королева, д'Артуа, Конде, герцог Бурбонский, принц Конти, Полиньяки…
У меня потемнело в глазах. Очень ясно, между именами веселого графа де Водрейля и маркиза дю Шатлэ я увидела следующие строки:
«Принц де ла Тремуйль, известный злодей, негодяй и преступник, стрелявший в народ.
Принц д'Энен, прихвостень графа д'Артуа, мерзавец и растратчик.
Принцесса д'Энен, версальская шлюха, лесбиянка и мотовка».
