Я почувствовала, что кто-то за мной наблюдает, ход моих мыслей прервался. То есть я, разумеется, тотчас поняла, что это не «кто-то», а Санчо. Подпершись локтем, он смотрел на меня внимательно и ласково. Я обернулась.
– Санчо, ты должен простить меня. Минувшая ночь сделалась для меня истинным торжеством эгоизма. Я вела себя ужасно.
– Ты просто боялась. – Он сощурился на солнце, сорвал длинную травинку и постукивал по голенищу сапога. – Я тоже устал от всей этой таинственности. Я рад тому, что скоро она развеется. Но все это действительно скверно, – он помолчал. – Нет, не могу объяснить. Сама все узнаешь.
– Не мучайся, Санчо, – я ласково коснулась его руки. – Ты уже достаточно подготовил меня. Я поняла, что мне предстоит пережить нечто малоприятное. Но… делать нечего! – я невольно рассмеялась.
– Сейчас мы быстро перекусим и отправимся в дом. – Санчо поднялся и пошел к лошадям.
Я снова почувствовала сильное волнение и едва могла глотать. Но я заставляла себя есть и казаться спокойной. Впрочем, ели мы мало, ведь нам предстоял еще обратный путь.
Вблизи страшная усадьба уже не казалась мне грудой развалин, как ночью. Да, это был дом. Когда-то, видно, просторный, удобный, поместительный, рассчитанный на большую семью и много слуг. Он, конечно, очень обветшал, но все же чувствовалось, что некогда это было со вкусом и с любовью воздвигнутое строение.
Мы легли в густую траву и медленно ползли. Так мы добрались до дверцы, ведшей в подвал. Мы протиснулись в нее. Санчо велел мне держать пистолет наготове. Вдруг я ощутила его волнение. Я поняла, что он тревожится за меня. Мне захотелось ободрить его.
– Не тревожься, Санчо, – тихо произнесла я, – я все понимаю. Ты не пожалеешь о том, что взял меня с собой.
Он полз впереди. Я держалась за ним. Затем он велел мне выравняться с ним. Теперь мы двигались рядом с пистолетами наизготовку.
В подвале было темно, как и должно быть в подземном помещении; стены пропитались сыростью. Я вздрогнула от промозглого холода.
– Крысы… – Санчо снова предупреждал меня, явно опасаясь моей внезапной реакции.
– Не боюсь! – тихо отвечала я.
На самом деле я, как почти все женщины в мире, ненавидела крыс и мышей. Даже моя названная мать Сара Гудгрум, сдержанная и строгая пуританка, могла дико визжать при виде крохотного мышонка на кухонном полу. Обо мне же и говорить было нечего. И сейчас сверкающие бусинки хищных глаз, шуршание голых длинных хвостов, мерзкий запах крысиного помета – все это вызывало во мне отчаянное желание завопить, вскочить, начать судорожно отряхиваться. Все мое существо сосредоточилось на подавлении этого властного мучительного желания. Но я выдержала!
Мне очень хотелось спросить, надолго ли мы останемся в подвале, но я твердо решила не задавать лишних вопросов. Мы подобрались к подножью узкой лестницы, ведшей на верх. Ступеньки были каменные, сильно выщербленные. Мы поднялись. Санчо толкнул дверцу. Она открылась не сразу. Старая дверь, она разбухла от сырости. Мы вдвоем налегли на нее. Я еще раз убедилась в том, что когда ты принужден интенсивно и энергично действовать, это помогает забыть о страхе. Дверь открылась. Теперь мы должны были одолеть настоящий занавес паутины, мерзкой, липкой, отвратительно пахнущей, «украшенной» множеством сухих насекомых и жирными темными тельцами живых пауков. Наконец мы очутились на площадке. Отсюда можно было подняться наверх и спуститься вниз. Санчо снова обратился ко мне:
– Эмбер, я никогда не прощу себе, если с тобой что-то случится. Но теперь ты должна быть внимательной, как никогда. Мы должны осмотреть дом. Тебе придется не только следовать за мной, но и быть самостоятельной в своих действиях. И… я еще раз предупреждаю тебя, приготовься к страшному.
Я мужественно восприняла его слова.
Мы спустились в кухню. Здесь царило запустение. Вероятно, будь Санчо один, он не заметил бы ничего. Но для меня уроки домоводства, которые давала мне Сара Гудгрум, не прошли даром. Во время страшной эпидемии чумы я управлялась в доме совсем одна, без горничных и кухарки. И теперь, оглядев помещение глазами опытной женщины, я подметила некоторые признаки того, что здесь бывали люди. Не так уж давно кто-то пытался разжечь огонь в очаге, с деревянной скамьи у очага чья-то рука смахнула пыль. Кто-то пил вино из оловянного кубка. Я заметила недавнего происхождения крошки. Кто-то ел хлеб, сыр, вяленое мясо. На все эти приметы того, что здесь недавно были люди, я указала Санчо. Он с благодарностью кивнул.
Мы жались к стенам, держали пистолеты наизготовку. Теперь по указанию Санчо наш путь лежал в спальни. Они занимали целое крыло на первом этаже.
– Сейчас я покажу тебе то, что уже видел, – глухо произнес Санчо. – Если же мы этого не застанем; значит, опасность увеличилась.
Мы проскальзывали бесшумно в каждую дверь. То, что открылось нашим глазам, можно было назвать ужасным. Но, пожалуй, это определение казалось слишком слабым, бледным, не отвечающим зрелищу, которое развернулось передо мной.
В спальнях, запустевших, пропыленных, странным образом сохранились предметы прежнего уюта, семейного тепла. Здесь были: широкое супружеское ложе красного дерева, детская колыбель, кроватки для детей постарше, скромные девические постели, спальни юношей, где еще сохранились на стенах скрещенные шпаги.
Но самым страшным было отнюдь не это запустение. Не оно заставило меня судорожно сжимать челюсти, с неимоверным трудом удерживаясь от крика и рвоты.
Все вокруг было заполнено трупами. Полуистлевшие, в старомодных полуистлевших одеждах, они были чьими-то руками аккуратно уложены в постели. Мужчины, женщины, дети. Вероятно, то были люди, когда-то составлявшие погибшую здесь семью, и их слуги. В первую очередь в глаза бросались странные раны. Судя по всему, эти люди были убиты во сне одним ударом кинжала. Но было и еще нечто странное в этих трупах. Приглядевшись, я с ужасом поняла: они были обескровлены. Как? Я поняла и это. На многих шеях отчетливо видны были следы прокусов. Кто-то выпил кровь из этих несчастных. Страшные рассказы о колдунье Хуане, о донье Консепсион, матери доньи Инес, живо воскресли в моей памяти. Санчо отдергивал пыльные занавеси. В этих помещениях еще сохранились стекла на окнах. Мы переходили из комнаты в комнату. Указав мне на нескольких мертвецов, Санчо глухим голосом назвал имена людей, пропавших за последнее время. Я не знала, что и думать. Все мое существо оцепенело от ужаса.
Все так же прижимаясь к стенам, ступая бесшумно и держа наготове оружие, мы перешли в другое, противоположное крыло дома. Здесь помещались гостиные, столовая, кабинет хозяина. И здесь я отметила все то же – видимое запустение и в то же время ощущение, что здесь недавно кто-то побывал, что здесь вообще периодически кто-то бывает. Сверхъестественных существ не существует. Санчо прав. Значит, дом навещают живые люди. Но кто они? Живые люди? Но тогда откуда эти обескровленные тела жертв? Кто высосал кровь? К сожалению, убийство – обычное человеческое действие. Но высосать кровь из трупа? А так ли уж прав Санчо?
