записку. Черкнув несколько строк, он послал рассыльного съездить на извозчике в Паркер-Хаус – отвезти записку и дождаться ответа, а сам, углубившись в другую газету, стал высчитывать, сколько времени займет поездка на извозчике в Паркер-Хаус.
– Леди вышла, сэр, – услышал он вдруг возле себя голос кельнера, и только и смог, что пролепетать: «Вышла?» – так, словно сказано это было ему на каком-то чужом языке.
Встав, он направился в холл. Должно быть, это ошибка: не могла она выйти из отеля в такой час. Он даже покраснел от гнева на себя самого: какая глупость была не отправить записку сразу же по приезде!
Найдя шляпу и палку, он вышел на улицу. Город теперь виделся ему чужим и пустынным, словно он иностранец, очутившийся в неведомых краях. Секунду он медлил в нерешительности, стоя на пороге, а потом направился в Паркер-Хаус. Что, если рассыльному по ошибке сказали не то, а она все же в отеле?
Он ступил в парк, и на первой же скамейке под деревом заметил ее. Над головой она держала серый шелковый зонтик. Как мог он даже вообразить, что зонтик у нее розовый! Приблизившись, он поразился апатичности всего ее облика, она сидела так, будто ничего другого ей и не оставалось делать. Он видел уныло склоненный профиль, низкий узел волос на шее, темную шляпку, сморщенную перчатку на руке, которой она держала зонтик. Он подошел на шаг или два ближе, она повернулась и увидела его.
– О, – произнесла она, и на мгновение на лице ее появилось выражение испуга, тут же сменившееся улыбкой – удивления и удовольствия. – О, – опять произнесла она, но уже другим тоном. Он стоял, глядя на нее, и, не поднимаясь, она подвинулась, освобождая для него место на скамье.
– Я здесь по делу, только что приехал, – пояснил Арчер и безотчетно, неизвестно почему, стал делать вид, что очень удивлен встрече: – Но что вы делаете в этой глуши?
Он не очень понимал, что говорит. Ему казалось, что он кричит, взывает к ней через бескрайние просторы, а она может исчезнуть, прежде чем он докричится.
– Я? О, я тоже здесь по делу, – отвечала она. Она повернула голову, и теперь они находились с ней лицом к лицу. Смысла слов он не понимал, а слышал только голос, изумляясь тому, что звук этого голоса он забыл. Забыл даже, что голос был низкий и согласные она произносит с легким придыханием.
– Вы изменили прическу, – сказал он, и сердце у него заколотилось так, будто произнес он нечто чрезвычайно дерзкое.
– Изменила? Нет. Это самое лучшее из того, что я могу себе позволить, когда рядом нет Настасии.
– Настасия… но разве она не с вами?
– Нет; я здесь одна. Не было смысла брать ее с собой ради нескольких дней.
– Вы одна – в Паркер-Хаусе?
Во взгляде ее вспыхнул огонек прежнего ехидства:
– Вы считаете это таким опасным?
– Нет, не опасным…
– Но не общепринятым? Понятно. Так и есть. – Она помолчала, раздумывая. – Мне это не пришло в голову, потому что только что я сделала нечто гораздо более «непринятое». – В глазах ее промелькнула тень иронии: – Я отказалась взять обратно сумму денег, мне принадлежащую.
Вскочив, Арчер отступил от скамьи на шаг или два. Она сложила зонтик и рассеянно чертила им теперь узоры на дорожке. Он вернулся опять к скамье.
– Кто-то… приехал, чтоб с вами встретиться?
– Да.
– С предложением денег?
Она кивнула.
– И вы отказались из-за условий?
– Отказалась, – проговорила она, запнувшись.
Он снова сел подле нее.
– Что же за условия были выдвинуты?
– О, ничего особо тяжелого, просто время от времени сидеть во главе его стола.
Последовала пауза. Сердце у Арчера, замерев уже привычным ему странным образом, словно захлопнулось, и он сидел молча, мучительно подбирая слова.
– Он хочет вас вернуть – за любую цену?
– Цена значительная. По крайней мере – для меня.
Он опять помолчал, не решаясь задать необходимый ему вопрос.
– Это для встречи с ним вы сюда приехали?
Она удивленно взглянула на него и вдруг расхохоталась.
– Встречи с ним – с моим мужем? Здесь? В это время года он всегда в Каусе или в Бадене.
– Так он прислал кого-то?
– Да.
– С письмом?
Она покачала головой:
– Нет, просто с поручением. Он никогда не пишет. Думаю, за все время я получила от него не больше одного письма. – Воспоминание заставило ее покраснеть, что отразилось румянцем, вспыхнувшим на лице Арчера.
– Почему же он никогда не пишет?
– А зачем? Для чего тогда секретари?
Молодой человек покраснел еще гуще. Слово «секретарь» она произнесла так легко, словно никакого дополнительного значения для нее оно не имело. Секунду у него на языке вертелся вопрос: «Так, значит, он своего секретаря к вам прислал?» Но воспоминание о единственном письме графа к жене было столь живо для него, что он опять погрузился в молчание, после чего сделал новую попытку:
– А тот человек…
– Порученец? Порученец, – с улыбкой отвечала мадам Оленска, – мог бы, услышав мой ответ, к этому времени уже и отправиться обратно, но он настоял на том, что подождет до вечера… на случай… другого решения?
– И вы пришли сюда, чтобы обдумать возможность другого решения.
– Я пришла сюда глотнуть воздуха. В отеле так душно. А после полудня я поездом возвращаюсь в Портсмут.
Они сидели молча и, не глядя друг на друга, лишь провожали взглядом шедших мимо них по дорожке. Наконец она взглянула на него и сказала:
– Вы не переменились.
Ему хотелось сказать: «Переменился, едва увидев вас», но вместо этого он, резко встав, обвел взглядом знойную неряшливость парка.
– Здесь ужасно! Почему бы нам не пройти подальше, на набережную? Там ветерок, так будет прохладнее. Можем проехать на пароходике до Пойнт-Арли. – Она поглядела на него с сомнением, и он продолжал:
– Утром в понедельник на пароходике не будет ни души. Мой поезд – только вечером. Я возвращаюсь в Нью-Йорк. Что нам мешает? – так настойчиво, не спуская с нее взгляда, говорил он. И неожиданно выпалил: – Ведь мы сделали все, что только могли.
– О, – пробормотала она. Встав, она раскрыла зонтик, огляделась, будто испрашивая совета у окружающего пейзажа. И, словно уверившись в невозможности находиться в этом месте, взглянула в лицо Арчеру.
– Вам не следует говорить мне такие вещи.
– Да я буду говорить все, что вам угодно! Или молчать. Рта не раскрою, если вы мне так велите! Разве это может кому-то навредить? Единственное, чего я желаю, – это слушать вас, – сбивчиво проговорил он.
Она взглянула на висевшие на эмалевой цепочке золотые часики.
– О, только не считайте время, – опередил он ее слова, – подарите мне этот день. Я хочу увести вас от этого человека! В котором часу он должен с вами встретиться?
Она вновь покраснела:
– В одиннадцать.
– Тогда уйдем сейчас же.
– Вам нечего бояться, даже если я и не пойду.
– И если пойдете – тоже. Клянусь, единственное, чего мне хочется, – это узнать про вас все,
