— Ах, вы действительно хотели бы, чтобы вами правила женщина?
Этот вопрос задала богато одетая дама с лукавой улыбкой и тонкими морщинками возле глаз — признаками вступления в средний возраст, которую представили как мадам Прадель. Она была на несколько лет моложе своего мужа и пришла одна. Шевалье де Праделя общество не интересовало, он предпочитал отдавать свое время и силы планам строительства большого дома на другом берегу реки, напротив Нового Орлеана. Как и мадам Водрей, мадам Прадель была известна своим пристрастием к молодым мужчинам, особенно если они были не только привлекательны, но и мечтательны.
Арман Мулен сделал стремительный жест.
— А почему нет, если она образованна для своего положения?
— Так говорит восторженная юность. Мужчины постарше опасаются делиться почестями.
Несколько человек запротестовали, Арман провел рукой по завиткам своего парика, прежде чем ответить с искренним смущением:
— Но женщинам редко дают образование для того, чтобы они заняли высокое положение.
— Зачем им беспокоиться об образовании, — вполголоса произнес один из мужчин, — когда существуют более легкие способы достичь его, как у Помпадур?
Мадам Прадель пропустила это замечание мимо ушей, улыбаясь Арману и нежно глядя на него прекрасными глазами.
— То, что вы говорите; верно, но чья вина, что мы так плохо подготовлены, скажите на милость? Сначала к нам приставляют гувернанток или на заре жизни прячут в монастырь, потом упрекают за недостаток светскости. А как только мы входим в общество, нас обвиняют в том, что мы слишком любим мирские удовольствия.
— Ошибочно считать, что женщины необразованны, если их учат лишь немного читать, писать и вышивать, — сказала Сирен.
Ее слова пришлись на короткую паузу и потому прозвучали отчетливо. Она не собиралась делать такое определенное утверждение и несколько смутилась, когда ее голос перекрыл отдаленный гул разговора.
— Что вы имеете в виду? — отвлекшись, спросила мадам Прадель.
— Образование получают путем продолжительного обучения. Учиться нужно по книгам. Женщина, которая умеет читать, как и мужчина, изучающий медицину или право, способна воспринимать важные идеи нашего времени.
— Совершенно верно, — заявил Арман. — Взгляните только на таких женщин, как мадам Тансен или мадам дю Дефан. Люди стекаются в их парижские салоны, потому что это женщины высокого интеллекта, остроумные и глубокие.
Мадам Прадель проницательно глядела на Сирен.
— Ну, а вы, милая? Мне кажется, вы воспитывались не в колонии. Где же вы нашли такой непривычный подход к обучению?
— Меня посылали к урсулинкам в Кемперль, но мысль об образовании путем чтения принадлежит одному мужчине, с которым я знакома.
— Мужчина, — произнесла мадам так, словно это объясняло все.
— Мой… мой опекун, — сказала Сирен, желая подыскать другое слово. Она говорила о Пьере, который сам читал с трудом, но имел четкие убеждения по этому поводу, хотя упоминать здесь его имя было бы глупо.
— Понятно. Я буду иметь в виду то место, о котором вы упомянули, для своих дочерей. Старшая должна вскоре получить образование или выйти замуж, а ее отец не хочет выдавать ее так рано. А кроме нее у нас есть еще две, и их тоже надо устроить.
Даже до Сирен дошли слухи о том, что именно мадам Прадель внушала старшей дочери пойти в монахини, потому что не допускала мысли о ее замужестве, когда та наверняка через год сделает ее бабушкой. Это могло быть правдой. Сирен сказала только:
— Я уверена, вашим дочерям там понравится.
— Так далеко посылать молодую девушку, — сказала маркиза другой женщине. — Конечно, я думаю, есть родственники у Праделя, которые могут позаботиться о ней, помочь завести полезные знакомства.
— Разумеется.
Арман Мулен заговорил снова.
— Надо надеяться, после подписания договора моря станут безопасными от английских каперов (Капер — судно, занимающееся морским разбоем).
— Надо надеяться, все мы будем в безопасности, — вздрогнув, заметила мадам Прадель. — Я никогда в жизни не испытывала такого облегчения. С прошлой зимы — после нападения и смерти бедняги Баби — я почти каждую неделю в ужасе вскакивала с постели по крайней мере дважды за ночь.
Она имела в виду нападение предателей-чокто под предводительством их вождя Красного Мокасина. Тогда распространились нелепые слухи о сотнях жертв, и армия собиралась отражать серьезное нападение на город, пока не выяснилось, что в банде насчитывается не больше тринадцати-четырнадцати человек. Минувшей осенью Красный Мокасин был убит союзниками французов из племени чокто — ожидалось, что это смягчит общее беспокойство. Эффект до сих пор был очень небольшой. Смерть учителя танцев Баби, бойкого человека неопределенного возраста, который был всеобщим дамским любимцем и постоянным посетителем губернаторского дома, считалась, в типичной манере Нового Орлеана, самой крупной из всех потерь. Баби, так же, как и маркиза, привносил в город парижский стиль и способствовал образованию высшего общества.
— Вечно эти тревоги, — произнесла мадам Водрей, — хотя поджог склада недавно ночью был ужаснее остальных. Из всего, чего следует опасаться, пожар для меня — самое худшее.
Арман заложил руки за спину, его глаза сияли.
— Подумать только об этих людях, как они вломились на склад и удрали с добычей. Это был смелый поступок, если не отчаянный. Я в полном восхищении.
— Вы, бы меньше восхищались, если бы сгорел дотла ваш дом у вас под носом, — резко сказала губернаторша. — К счастью, здание находилось в стороне, и пламя заметили рано.
— Много товаров пропало?
Вопрос задал кто-то из стоявших сзади. Ответил на него подошедший губернатор.
— С голоду не умрем, — сказал он с добродушной улыбкой, придававшей спокойную уверенность.
— С теми, кто виновен в этом, следует, когда они будут пойманы, обойтись сурово, — высказался еще кто-то.
— Непременно, — ответил губернатор и с ленивым изяществом достал табакерку.
Арман сказал:
— Ходят слухи, что это контрабандисты приходили за своим конфискованным имуществом. Вот уж неуловимые личности эти контрабандисты.
— В самом деле. — Губернатор втянул в нос щепотку табака, потом деликатно высморкался в обшитый кружевом носовой платок, который вытащил из левого рукава. — Единственный, кто, кажется, способен — как бы выразиться — задержать, — это присутствующий здесь Лемонье. Он довольно легко поймал нашу единственную женщину-контрабандистку, мадемуазель Сирен. Я считаю, мы должны быть ему признательны, хотя, видя ее привлекательность, мы склонны думать, что он вознагражден.
