– Тогда почему же вы здесь?
– Потому что, когда я понял, что у меня появился шанс… Я не смог справиться с собой. Бог свидетель, вы жестокая негодница, Фрэнсис Стюарт, и я дурак, что предлагаю вам свое сердце. Однако вот оно. Возьмите или откажитесь.
– Разумеется, откажусь, – немедленно ответила Фрэнсис.
– Значит, вы не просто негодница, но еще и дура. Джулия Ла Гарде не сомневается, что вы слегка не в себе. И мне кажется, что наш кузен, король, приложил к этому руку. Сказал, наверное, что не намерен больше позволять дурачить себя и что вы должны решить наконец либо вы принимаете его условия, либо…
– Либо – что? – нетерпеливо спросила Фрэнсис.
– Честное слово, я понятия не имею, чем он угрожал вам. Не могу сказать, что я симпатизирую Карлу. Может быть, он вполне заслуживает вашего отношения, но в случае с вами он проявил себя с самой лучшей стороны. И его нельзя осуждать, если, потеряв терпение, он силой хочет добиться от вас того, чего многие мужчины на его месте уже давно добились бы.
– Прекратите! – закричала Фрэнсис, и Леннокс почувствовал, как задрожали ее руки, которые он все это время не выпускал из своих.
Однако он вовсе не намерен был молчать.
– Мне кажется, было бы лучше для вас, если бы вы уступили ему.
– Но я не могу! Не могу! Я лучше умру! Неужели вы не понимаете, что я не могу?!
– Да, я понимаю… – тихо ответил Леннокс.
– И совсем не потому, что я обманщица и притворщица. Я никогда не хотела ни обманывать, ни притворяться, и мне кажется, что я никогда это не делала. Сперва мне было просто весело, все казалось игрой – забавной, увлекательной игрой, которая никому не причиняла никакого вреда. Я могу признаться вам, что, если бы я любила Карла, все остальное перестало бы волновать меня, я просто забыла бы обо всем… Но… Я хочу быть честной с вами, хотя вы этого совсем не заслуживаете, потому что очень грубо обошлись со мной. Иногда мне просто кажется, что я вообще не могу полюбить так, как любят женщины… Я очень люблю короля. Если бы он был моим братом… о, я была бы очень предана ему, но принадлежать… нет, я не могу… Если бы королева умерла, это было бы ужасно, потому что я не смогла бы отказаться стать его женой… Но… это было бы для меня невыносимо… Наверное, правы те, кто говорит, что у меня холодное сердце, и мне часто бывает очень грустно из-за этого.
Наступило молчание. Они ехали в сторону Челси и Кенсингтона.
– Он слишком стар для вас, – сказал Леннокс спокойно и доверительно. – И у него было слишком много женщин. Именно это и отталкивает вас. А другие – те, которые вокруг вас крутятся, – они лучше?
– А вы? – ответила она вопросом на вопрос. – Вы сами лучше? Вы были дважды женаты.
– Разумеется, я не новичок, – самодовольно ответил Леннокс, и глаза Фрэнсис наполнились слезами, потому что эта его уверенность в себе всегда очень раздражала ее. – Но я был женат на женщинах, которых любил. И какой бы печальной ни была моя вторая женитьба, я не виноват в смерти моей жены: когда я узнал, что она больна, были приглашены лучшие врачи. Они сказали, что болезнь началась очень давно, и когда я узнал об этом, то дал ей слово, что ни пенни из ее приданого не потрачу на себя, а использую все деньги для восстановления и ремонта Кобхема. Она умерла счастливой, не зная, что умирает. Что же касается Бетти, то я все рассказал вам во время нашей первой встречи.
В его голосе не осталось никакой самоуверенности, он стал тихим и печальным. Однако Фрэнсис решила спросить его о том, что уже давно интересовало ее и будоражило ее любопытство.
– А что произошло с Елизаветой Гамильтон? Кажется, она отказала вам, кузен, Шевалье де Грамон рассказывал, что когда вы ухаживали за ней, сказали, что без приданого не женитесь.
– Она сама спровоцировала это. Она настаивала на том, чтобы король обеспечил ее приданым за те услуги, которые ее отец оказывал ему в начале Реставрации. Когда приданое было обещано, она рассмеялась мне в лицо и сказала, что любит де Грамона, который не смог бы жениться на ней без этого приданого, потому что проигрался дотла. Она вышла за него замуж, не так ли?
– Да, но…
– Эта пара гнусно обошлась со мной, и нет ничего удивительного в том, что они меня презирают. Им гораздо удобнее представлять меня негодяем и интриганом.
– Возможно, вас приятно удивит то, что и у меня тоже есть кое-какие деньги. Мои драгоценности стоят не менее десяти тысяч. А, может быть, даже и больше, – с гордостью сказала Фрэнсис.
– И вы ничего не оставите себе. Во всяком случае, ничего, что было подарено королем.
Неожиданная страстность этих слов не только удивила, но и успокоила Фрэнсис.
– Может быть, о нас обоих думают превратно. Клянусь вам, в моем поведении было больше глупости, чем злого умысла! И все-таки не кажется ли вам, что будет лучше, если я попрошу короля отпустить меня в монастырь?
– Никогда! Только попробуйте, и я насильно увезу вас!
Он обнял ее и, прижав к себе, стал искать ее губы. Она попыталась увернуться от этих объятий, чего никогда не позволяла себе с королем. Но он не собирался выпускать ее и, найдя ее губы, нежно, но настойчиво приник к ним. У Фрэнсис неожиданно пропало всякое желание сопротивляться ему, настолько нежным был этот поцелуй, и, к своему удивлению, она почувствовала, что ей легко и приятно отвечать ему. Она привыкла к ласкам опытных и жадных рук короля, которые заставляла себя терпеть, а Леннокс обнимал ее уверенно и спокойно, и ей было приятно чувствовать прикосновение его щек к своему лицу.
Потом, когда она прижалась к его плечу, ее маленькая шляпка, которая очень ненадежно сидела на локонах, совсем сбилась на затылок. Фрэнсис с трудом произнесла слова, в которых были и искренность, и застенчивость:
– Я не всегда бываю ветреной и глупой.
– Разве я сам не знаю этого?
– Откуда?
– Разве вы не огорчались, когда болела королева, вместо того чтобы радоваться? Разве вы не сочувствовали мне, когда я рассказывал вам о смерти Бетти? Разве я не понял, что для вас иметь такой дом так же важно, как и для меня самого? У вас гораздо больше оснований сомневаться во мне, чем у меня – в вас, потому что у меня репутация распутника и мота. Если говорить честно, я довольно равнодушен к женщинам, хотя остальное – правда. Пьянство и расточительность – вот мои основные пороки.
– Привычки, – мягко поправила его Фрэнсис. – Разве вам захочется напиваться, если вы будете счастливы?
– У меня нет определенного ответа на этот вопрос, хотя моя самая большая радость – Кобхем, и там я могу быть трезвым. По крайней мере, когда занят.
– Но вы же сказали мне, что в вашем доме хватит дел на годы. Что же касается расточительности… наверное, в этом нет большого греха, ведь вы же на свои деньги снарядили эти каперы. И потом… есть еще Кобхем… Если бы это был мой дом, я согласилась бы целый год обходиться без новых нарядов и все деньги тратить только на него…