Сильвия взяла еще одну брошюрку и сразу же выронила. Горячая кровь прилила к ее лицу, щеки ее запылали, румянец залил и шею.
– Право, сэр! – Сердце ее колотилось, а веселое настроение разливалось по всему телу. – Я даже не знаю, что и сказать!
– А! – улыбнулся он. – Так мужество все-таки изменило вам? Я-то думал, вы из другого теста сделаны.
Она состроила гримасу, затем подняла с пола брошюрку.
– Если вы станете смеяться, я никогда в жизни вам не прощу, – заявила она.
– И ты еще пыталась убеждать меня, что вела прежде не совершенно невинный образ жизни?
Она закусила губу и покачала головой.
– Невинность не имеет тут никакого значения.
– Но ты все еще боишься взглянуть?
– Я не боюсь, просто немного ошарашена.
На лице его появилось выражение нескрываемого веселья.
– Я же говорил тебе: то, чем я занимаюсь, очень безнравственно. Ну теперь ты сама знаешь.
Сильвия решительно повернулась к нему спиной и открыла брошюрку.
– Полагаю, что ключ ко всему – просто то, что мужчина есть мужчина, – подытожила она. – Но как вы могли сотворить такое?
– Я не рисую их, – объяснил он. – Я их только печатаю. К счастью, спрос на них невероятный – и на гораздо более безнравственные, чем то, что ты смотришь.
Сильвия подняла на него глаза. Самое что ни на есть нечестивое веселье плясало в его глазах, играло возле ноздрей и плотно сжатых губ.
– А что, они могут быть еще безнравственнее? – спросила она.
Он кивнул, однако, когда глаза их встретились, оба они так и покатились со смеху.
– И значительно безнравственней, – выговорил он наконец, чуть отдышавшись. – Что там у тебя? «Подмастерье и горничная герцогини, или Дальнейшие приключения полногрудой Бетти»?
– Полногрудая Бетти! – хваталась она за бока. – Смилуйтесь! Я сейчас до икоты досмеюсь!
– Боже, мадам! Если вы пришли в подобное состояние от полногрудой Бетти, то что же будет, если какой-нибудь джентльмен предложит мистеру Джорджу Уайту взять понюшку из своей «озорной» табакерки?
– Как, и табакерки? Джентльмены заводят себе эротические табакерки?
– Я покажу, если обещаешь не умирать от смеха.
– Обещаю, – сказала она, пытаясь справиться с охватившим ее весельем. – Клянусь.
Сжав рукой подбородок, он подошел к столу и стал разбирать брошюрки.
– Вот. Переведена с французского, но иллюстрации делали здесь, в Лондоне. Книжечка гораздо утонченнее. И много, много безнравственнее. А вот еще одна, тут все парижского производства – и текст, и гравюры. Гм, ты ведь бегло читаешь по-французски. Пожалуй, тебе не стоит ее смотреть.
Сильвия отбросила повествование о горничной герцогини и, перегнувшись через стол, выхватила у него из рук парижское издание.
– Боже! – Она повалилась в кресло, изнемогая от веселья. – Неужели мужчины на самом деле такие?
– Увы, к нашему стыду, мы именно такие. И если ты не поймешь этого, то никогда – гарантирую! – не сумеешь убедительно изобразить мужчину.
Он вырвал книжку у нее из рук и притворился, что внимательно разглядывает гравюры.
– Однако иллюстрации на редкость хороши, ты не находишь? Выполнены с большой любовью.
– Акт, ведущий к произведению на свет потомства, определенно изображен на них с большим воодушевлением...
– ...а также с немалым вкусом и весьма прельстительно. Она расхохоталась так, что слезы текли по лицу, и схватила новую брошюру, роскошно иллюстрированную раскрашенными от руки гравюрами.
– Не стану спорить насчет прельстительности, – проговорила она между приступами смеха, к которому примешивалось и некоторое смущение, – но я себя чувствую так, будто сейчас в буквальном смысле сгорю от стыда.
– Что тебе не нравится? – спросил он, заглядывая ей через плечо. – Обе дамы нарисованы с большим чувством. Брюнетка вышла особенно очаровательно. А джентльмен оказывает обеим дамам внимание самым подобающим в данных обстоятельствах образом.
Сильвия уронила книжку на колени и, зажав себе рот рукой, начала раскачиваться вперед и назад, тщетно пытаясь сдержать смех.
– Хотя насчет вот этой я не уверен, – известил он. – Если ты посмотришь ее, то никогда меня не простишь.
Она подняла на него взгляд. Кровь побежала у нее быстрее, неся с собой головокружение и жар. Лоно ее запылало от желания. Груди заныли, налитые и тяжелые.
– Которую?
– Вот. Молодой человек, видимо, влез через окно в спальню дамы, которая мило улыбается ему.
Сильвия утерла слезы и посмотрела на картинку.
– Она хотя бы одета в нижнюю сорочку...
– Совершенно прозрачную, которая к тому же, удачно соскользнув с ее плеча, обнажила одну потрясающе круглую грудь и предоставляет восхитительную возможность чуть видеть и вторую... – Он коснулся страницы рукой, и она уже не смогла оторвать взгляд от пальцев с чувствительными подушечками.
Она чуть не задохнулась, так сильно стало ее желание. Сильвия опустилась на пол.
– Раскрашено так прельстительно и с таким воображением!
Дав подхватил книжечку, которая едва не свалилась в камин. Она не сводила с него глаз, понимая, что он, так же как и она, подвержен воздействию эротики и что в данный момент он изнемогает от желания.
– И в совершенно фантастической цветовой гамме, – мрачно добавил он.
– ...к тому же анатомия молодого человека претерпела уж слишком заметные изменения – уж верно, таких размеров нет в природе!
– В самом деле? – с невинным видом спросил Дав. – Я и не заметил. Я смотрел только на то, чем природа одарила даму, – еще одно различие между нами.
Сильвия прикрыла глаза, вся слабея от желания, а веселье все мчалось в крови очистительной приливной волной. И вдруг на нее напала страшная икота.
Дав вложил ей в руку стакан с бренди. Она не знала, где он раздобыл его. Она понимала только одно: что они весело, по-товарищески сидят у камина, и между ними такая чистая открытость отношений, как у детей в Рождество. Гул в печатне стих уже некоторое время назад, и воцарилась тишина. Все, кроме них двоих, ушли домой. В маленькой конторе тепло, темно и уютно.
Дав, освещаемый отблесками камина, развалился в кресле. Он развязал галстук и сбросил камзол, темные волосы спадали ему на лоб. Никогда прежде она не видала его таким умиротворенным.
Бренди обожгло ей горло. Икота прекратилась.
– Очень хорошо, – заговорила она. – Теперь я все знаю. Вы печатаете самую что ни на есть вульгарную, разнузданную эротику.
– Ты чувствуешь себя оскорбленной?
Избегая его взгляда, она отхлебнула из стакана и рассеянно уставилась на огонь. Оскорбленной? Нет! Она чувствовала себя очарованной и счастливой, а еще испытывала неимоверное облегчение. Так вот что за тайну он скрывал!
