– Лучше смерть, чем то существование, на которое ты меня обрек, – негромко, со спокойной убежденностью в голосе ответил он.
– А какое существование оставил мне ты? – Неожиданная эмоциональность вопроса удивила обоих. Все вокруг видели, насколько изменился после трагического инцидента Филипп, однако до этого момента он еще ни разу не позволил себе открыто выразить причиненную лучшим другом боль.
– Мне так и не представилось случая сказать, насколько я жалею о случившемся. Прости.
– Жалкая попытка. Совсем ненужная и к тому же очень и очень запоздалая. – Со сверкающими от гнева глазами Филипп вскочил с кресла. Залпом проглотил недопитое вино и поставил бокал на стол, стукнув с такой силой, что тонкая ножка не выдержала и, жалобно хрустнув, сломалась.
На языке крутилось множество вопросов, которые мучили долгие годы. Однако гордость не позволила их задать и тем самым хоть немного облегчить тяготивший душу груз. Резким движением руки граф показал на дверь.
– Странное ты создание, Фарроу. Ни разу в жизни не встречал более нахального и бесцеремонного человека. Уйди, пожалуйста. Не могу больше выносить твое присутствие.
Все эти годы Ричард не терял надежды на примирение с Филиппом. Сотни раз он представлял решающую встречу, видя каждое движение, слыша каждое сказанное слово. И вот сейчас, когда ответственный момент наконец настал, он никак не мог найти аргумент, способный пробить броню, в которую бывший друг заковал сердце. Фарроу пожал плечами, признавая полное поражение.
– Давай помиримся, Филипп. Энн не стоила и сотой доли того, что случилось.
Граф и сам думал о том же, однако не мог признать правоту врага.
– Энн была моей женой, а потому только я мог решать, чего она стоила, а чего нет.
– Да, ты, конечно, прав. – Ричард решил сделать еще одну, самую последнюю попытку объясниться. – Но все эти годы я скучал по тебе. Мне так не хватало нашей дружбы.
Филипп тоже скучал по Ричарду и постоянно вспоминал и облик, и слова друга детства. Даже сейчас в мозгу внезапно пронеслась целая вереница ярких образов. Вот они в теплый летний день бегут к речке и ныряют в ласковую воду. А вот сидят в душистом стогу и отчаянно фантазируют, представляя себя бесстрашными благородными пиратами. Вдруг нестерпимо захотелось обойти вокруг стола и обнять стоящего у двери седого, много страдавшего человека.
Однако граф не позволил себе слабости и просто произнес:
– Жена говорит, что все это время ты очень толково управлял поместьем. Ричард принял комплимент с вежливым поклоном.
– Это было нелегко.
– Спасибо за то, что выдержал и справился.
Фарроу вздохнул с облегчением. Бывшие друзья, бывшие враги, они разговаривали, как совершенно чужие люди, но все-таки разговаривали.
– Отец жены серьезно заболел. Завтра утром мы уедем в Портсмут.
– Сколько времени займет поездка?
– Не могу сказать. Не уверен даже, что тесть еще жив. – Стараясь сохранять внешнее спокойствие, Филипп вернулся в кресло возле окна. В душе царило смятение. – Надеюсь, в наше отсутствие ты возьмешь заботу о хозяйстве на себя.
Граф хотел отдать распоряжение, может быть, даже приказать, однако слова оказались больше похожи на просьбу.
– Конечно, с удовольствием. Леди Джейн задумала немало полезных начинаний, и в ее отсутствие я не позволю заглохнуть ни одному из них.
– Хорошо. – Филипп подошел к столу и начал перебирать бумаги, показывая, что разговор закончен. – Пришли ко мне Грейвза.
Ричард тихо закрыл за собой дверь, а Филипп почти без сил опустился в кресло и долго сидел неподвижно, вслушиваясь в тяжелую, неровную походку Фарроу. Лицо горело, пылало от стыда, смущения, раскаяния и гнева. Необходимо срочно успокоиться, чтобы Грейвз не заметил слабости! Никто и никогда не видел графа Роузвуда в смятении; самообладание не покидало его даже в самых сложных обстоятельствах. Так неужели сейчас, в этот ответственный момент, не удастся призвать на помощь выдержку и силу воли?
Прошло совсем немного времени, и в дверь постучали. Грейвз имел дерзость войти с высоко поднятой головой, не проявляя ни малейшего раскаяния. Филипп смерил отступника внимательным взглядом. К сожалению, смутить упрямца оказалось не так-то легко. Грейвз стоял прямо и спокойно смотрел в глаза бывшему хозяину.
– Ну, самоуверенный негодяй, что ты можешь сказать в свое оправдание?
– Вы останетесь на мою свадьбу? – Филипп фыркнул:
– Я должен был бы выпроводить тебя без рекомендации.
– Но вы этого не сделаете, сэр. – Грейвз улыбнулся и пожал плечами. – Ведь вы ужасно рады, что я здесь.
– Если бы ты потрудился объяснить, что тебе действительно необходимо уехать, я непременно понял бы и согласился.
– Я объяснял, сэр. Шесть раз. Но вы не захотели слушать. – Филипп показал на стул, и Грейвз спокойно расположился, положив ногу на ногу.
– Любовь – быстротечное чувство, Джон. Надеюсь, ты хорошо обдумал все, что собираешься сделать.
– Ваш цинизм приводит в ужас. – Грейвз заметил на столе разбитый бокал. Убрал в буфет, достал с полки новый и наполнил вином. – Надеюсь, вы проведете с супругой достаточно времени и позволите Амуру запустить в сердце стрелу. Учитывая толщину вашей кожи, готов предположить, что это будет совсем не больно.
– Вовсе не нуждаюсь в наставлениях относительно любви и брака, а в твоих – тем более. – Филипп взял предложенный Грейвзом бокал и сделал глоток.
Выразительно подмигнув, Грейвз поинтересовался:
– Как идут дела у вас с леди Джейн?
– Сволочь, – коротко отреагировал Филипп.
– Что вы сказали, сэр? Я что-то не разобрал.
– О Господи! Я сказал, что ты – отвратительный осел, но я действительно рад видеть тебя в Роузвуде. Мы с Джейн уезжаем в Портсмут.
– Надолго?
– Не знаю. Ее отец перенес апоплексический удар. Так что спешим к постели умирающего – если, конечно, эта постель еще существует.
– Дела настолько плохи?
– Хуже некуда.
– Чем я могу помочь?
– Займись делами в наше отсутствие.
– Конечно, сэр. Сделаю все, что потребуется.
– Значит, можно на тебя рассчитывать?
– Когда вы планируете вернуться? Дело в том, что Мег очень хочет видеть Джейн в роли подружки невесты. – Грейвз хитро улыбнулся. – Ну а я надеюсь, что меня жените вы.
– Я?
– Именно. Если, конечно, не сочтете миссию недостойной своего аристократического положения.
Филиппа еще никогда не просили выступить в качестве шафера. Просто потому, что у него не было близких приятелей. И сейчас Уэссингтон ощутил одновременно и смущение, и гордость. Голос почему-то внезапно охрип, и прежде чем ответить, пришлось как следует откашляться.
