– Жена у тебя красавица, – заметил Себастьян.
При взгляде на сынишку черты баронета осветила мягкая, медленно угасшая улыбка.
– Арабелла из приличной семьи, ее отец был врачом. Но после смерти кормильца они остались без гроша и дочь отправилась в Лондон в поисках работы, – Прескотт помолчал. – Ну, ты знаешь, как это бывает.
Девлин посмотрел через плац в сторону казарм Гайд-Парка[62]. Теплое солнце купало деревья в золотистых лучах, но на горизонте можно было заметить вновь сгущающиеся грозовые тучи.
– Конечно, – вел дальше собеседник, – после того, как женщина подвизалась на сцене, ее происхождение уже не имеет значения. Какой аристократ возьмет в жены собственную любовницу?
– Тот, у которого имеется мужество следовать велению сердца? – предположил Себастьян.
– Мужество? – резко хохотнул сэр Питер. – Будь оно у меня, Арабелла бы сейчас открыто жила со мной в качестве супруги и хозяйки в поместье, а не пряталась в Камден-Тауне.
Уже показались новые стражи: темные лошади шествовали с величественным спокойствием, на шлемах и белых плюмажах одетых в красные мундиры всадников сверкало солнце.
– Так епископу стало известно о твоем браке? – спросил виконт. – Вы поэтому поссорились?
Прескотт прищурился от яркого света.
– Вначале поэтому.
– Пап, едут! – соскользнув с пушки, маленький Френсис подбежал к взрослым.
– Я знаю, что Джек Слейд приходил к тебе вечером в прошлый понедельник, и знаю, зачем, – обронил Себастьян.
Лицо баронета оставалось полуотвернутым, а взгляд не отрывался от приближающихся лейб-гвардейцев, чьи вороные кони ступали с безупречной слаженностью.
– Не очень-то оно легко – обнаружить, что вся твоя жизнь была ложью.
Девлин уставился в пространство и ничего не ответил.
– Слейд хотел, чтобы ему заплатили, – продолжил собеседник. – Две тысячи фунтов.
– Ты выполнил его требование?
– Я сказал, мне нужно время, чтобы собрать такую сумму.
– И ты бы отдал деньги вымогателю?
– Не знаю, – покосился Прескотт на Себастьяна. – Говорят, ты убил мясника. Должен признаться, я рад.
Девлин глянул на королевский штандарт, полоскавшийся на ветру.
– У Слейда ведь не было доказательств. Одни голословные утверждения.
Сэр Питер издал негромкий и невеселый смешок.
– И еще тот факт, что долгие годы мой дядя платил ему за молчание.
Виконт наблюдал за трубачом, поднимавшим свой инструмент для приветствия.
– Ты утверждал, что вечером в день смерти епископа находился в Камден-Тауне. Но ведь это не так. В тот вечер ты ездил в Танфилд-Хилл повидать Бесси Данлоп.
Баронет повернулся к собеседнику лицом.
– На что ты в дьявола намекаешь, Девлин? Что, проезжая через деревню, я увидел на церковном дворе епископа и решил спуститься за ним в крипту и там вышибить ему мозги? За каким чертом мне было это делать? Потому что он наставил рога мужу моей матери? Или потому что не одобрял мой собственный брак?
– Слышал когда-нибудь о письмах «Алкивиада»?
– Нет.
Себастьян пристально всмотрелся в раскрасневшееся, сердитое лицо, голубые глаза и упавшие на лоб взъерошенные светлые кудри бывшего соученика. Если приятель и притворялся, то очень умело.
Над плацем пронеслись звуки воинского приветствия.
– Ду-ду-ду, – мастер Френсис, маршируя на месте, вскинул ручонки, дуя в воображаемую трубу.
Глядя на отблески солнца на светлых кудряшках и тонких чертах карапуза, виконт заметил:
– Твой сын удивительно похож на тебя. И на твою мать.
На какой-то миг громкие звуки трубы и возгласы немногочисленной толпы стихли. Девлину припомнился еще один человек со светлыми волнистыми волосами, голубыми глазами и тонкокостным сложением ученого.
Или священнослужителя.
Словно откуда-то издалека он услышал ответ сэра Питера:
– Порода Эшли всегда дает о себе знать.
Резко повернувшись, Себастьян глянул приятелю в лицо:
– Эшли – девичья фамилия твоей матери?
Прескотт недоуменно наморщил лоб:
– Да, а что?
– А доктор Саймон Эшли, капеллан епископа, тогда кто? Брат леди Розамонды?
– Да.
– Проклятье, – прошептал Девлин.
– А почему дядя Саймон не пошел с нами смотреть на гвардейцев? – спросил мастер Френсис, следивший за разговором взрослых с огорошивающей детской непосредственностью.
– Ему нужно быть в другом месте, – объяснил сыну сэр Питер.
Себастьян внезапно ощутил озноб.
– Вы сегодня виделись?
– Да, и как-то странно, на самом деле. Эшли упомянул, что слышал истории про то, как братья Прескотты детьми играли в склепе, и поинтересовался, не рассказывал ли мне дядя Френсис об имевшемся там тайнике.
– А он рассказывал?
Баронет кивнул.
– В западной стене крипты должна быть небольшая алтарная ниша. Один из камней у основания вынимается.
– И когда это было?
– Когда мы встречались? Перед самым выходом из дома. Может, с полчаса назад. А что?
Виконт подумал о Поле Гибсоне, который прошлым вечером засовывал в заплечный мешок свечи и записные книжки в радостном предвкушении, что проведет целый день, исследуя разлагающиеся останки своих собратьев многовековой давности. Честолюбивый церковник, уже дважды убивший в попытках скрыть свидетельства изменнической деятельности своего отца, не колеблясь, устранит одноногого ирландского хирурга с его непреходящим интересом к изучению человеческого тела.
– Папа! – позвал маленький Френсис, дергая за полы отцовского сюртука. – Видишь… – и радостно взвизгнул от того, что Себастьян, подхватив его на руки, помчался через плац.
– Быстрее! – крикнул Девлин через плечо сэру Питеру. – Мне придется взять твою лошадь!
– Но я не понимаю… – старался угнаться за приятелем баронет.
– У меня нет времени возвращаться на Брук-стрит. И надо, чтобы ты отвез записку в полицейское управление. Чрезвычайно важно отдать ее лично в руки сэру Генри Лавджою. Сделаешь?
– Да, но… Дьявол и преисподняя, Девлин! Что в черта происходит?
– Саймон Эшли убил твоего отца. Твоего настоящего отца. И если я не поспею в Танфилд-Хилл вовремя, он может убить еще и моего друга, Пола Гибсона.
Себастьян во всю мочь пришпоривал славного гнедого мерина, позаимствованного у сэра Питера. Скользкой от пота левой рукой он удерживал поводья, крепко прижимая к туловищу поврежденную правую. Сильный ветер подгонял вереницы сгущавшихся туч, закрывая солнце, раскачивал ветви дубов и вязов, затенявших дорогу на Танфилд-Хилл. К тому времени, как всадник достиг пустоши Ханслоу-Хит, боль в ране превратилась в жгучую, мучительную пытку, которая заставляла часто и неглубоко дышать и туманила мысли. Виконт с усилием устремился вперед.
