Эддингем не нашелся что ответить. Он резко повернулся и выскочил из комнаты, так что фалды фрака взлетели в воздух.
Катриона продолжала стоять на месте, пока не услышала стук парадной двери. Только после этого она упала в кресло, зажимая рот ладонью и не зная, смеяться ли ей или рыдать.
— Эх, Саймон, — прошептала она, — как бы ты порадовался, если бы видел всю эту сцену!
Саймон давно уже ничему не радовался.
Конечно, после возвращения в Лондон он возобновил свой привычный образ жизни — шатался до самого утра по игорным притонам на улице Пэлл-Мэлл и возле Сент-Джеймсского парка, смеялся сальным шуточкам в свой адрес, поднимал бокал и довольно улыбался, когда кто-то провозглашал тосты в честь его удалых похождений, угощал выпивкой всю компанию.
Сам же Уэскотт теперь едва притрагивался к вину, как повелось после драматического случая, когда его пьянство едва не стоило жизни Катрионе. Раньше, когда он пил без ограничений, любые шуточки казались остроумными, женщины — красивыми, азартные игры — увлекательными. Но без пьяного дурмана в голове, помогающего легче переносить неурядицы судьбы и огорчения, вызванные свойством характера, Саймон стал себя чувствовать каким-то чужаком в собственной жизни. Как будто бы он, словно актер, изображал неисправимого распутника на потеху преданным поклонникам.
Причудливый поворот судьбы сказался и в другом — Уэскотту теперь постоянно везло за игорным столом. Он расплатился со всеми кредиторами и даже приумножил капитал, оставшийся от полученной доли приданого Катрионы. Прежний Саймон Уэскотт уже растранжирил бы почти все деньги на портных или на безвкусные украшения, которыми было так легко соблазнять женщин. Но несколько дней назад он серьезно задумался об ином для себя способе распоряжаться деньгами. Это озарение случилось с ним возле банковского офиса, уже закрытого в конце дня. Саймон явился туда без какого-то четкого плана, но со счетом к оплате, выписанным на его имя и содержащим угрожающе большую сумму расходов.
По его учтивым манерам никто не смог бы догадаться, что Уэскотт находится в необычайно скверном настроении, когда в тот же вечер он появился в одном из любимых своих притонов на Пикеринг-плейс.
Есть повод отпраздновать удачу, думал он, пробираясь сквозь облако табачного дыма, висевшего в помещении, и отыскивая взглядом стол для игры в фараон. Всего через несколько дней епископ выдаст Катрионе согласие на развод. А он сам опять станет свободным мужчиной. Он будет, как и в прежней жизни, ночами напролет играть в азартные игры, пить до рассвета, свободно выбирать себе любую женщину для постельных утех.
Любую, кроме собственной жены.
Саймон вдохнул полной грудью сигарный дым и неожиданно почувствовал, будто кто-то стиснул ему грудь железным обручем. Он готов был поклясться, что после возвращения из Северного нагорья еще ни разу не дышал чистым воздухом. Впервые в жизни Уэскотт стал замечать черные облака сажи, изрыгаемые дымовыми трубами и висящие над всем городом. Проходя по узким улочкам, он часто обращал внимание на отвратительные запахи сточных вод. Даже в помещении Саймон совершенно иначе воспринимал ароматы надушенных дам, которые сразу же собирались возле него.
Как совершенно точно предсказала Катриона, выдвинутое ею нелепое обвинение только пошло на пользу репутации Уэскотта. Где бы он ни появлялся, его тотчас же осаждали женщины, готовые доказать, что Катриона бесстыдная лгунья.
Вот и теперь навстречу Саймону направлялась дама явно с такими же намерениями. Уэскотт быстро уселся на свободный стул за игровым столом, кивком приветствуя собравшихся игроков в фараон. В спешившей к нему даме он узнал назойливую куртизанку, известную страстью к игре в вист и неприятной привычкой расплачиваться сексуальными услугами за свои карточные долги. Когда эта особа прильнула к Уэскотту сзади и обвила его за шею напудренными руками, Саймон явственно почувствовал запах последнего мужчины, побывавшего в ее постели.
— Привет, Саймон. Как я надеялась, что ты появишься здесь. Ужасно по тебе соскучилась. Сегодня у меня настроение играть по большому, — проворковала дама, придавая невинным словам такой отчетливый смысл, что парень, сдающий карты, изумленно покосился на нее.
Когда парень вытащил из колоды одну карту и положил на сукно стола, Саймон быстро нашелся с ответом:
— Боюсь, сегодня меня интересует лишь одна игра — фараон.
— Неужели мне придется упрашивать тебя? — Кончиком языка куртизанка лизнула Уэскотту мочку уха, руки ее скользили все ниже по мужской груди. — Я ведь еще помню, ты большой любитель, чтобы тебя упрашивали.
Как только маленькие похотливые ручки добрались до его паха, тело Саймона инстинктивно отреагировало. Однако вместо обычного прилива возбуждения Уэскотт почувствовал легкое отвращение, смешанное с жалостью.
Бросив смущенный взгляд на сдающего карты, он перехватил запястье женщины и мягким движением отвел ее руку от себя:
— Послушай, Анджела, лучше не приставай. Ты прекрасно знаешь, что я женатый человек.
Дама фыркнула:
— Хотела бы я повстречаться с твоей женой. Я бы все высказала, что о ней думаю. Будь она здесь, мы втроем отправились бы наверх в номера, и я бы показала этой маленькой обманщице, как умеет доставить удовольствие мужчине настоящая женщина.
Саймон решительно повернулся к куртизанке и так посмотрел на нее, что она поспешно отступила от стола.
— Ладно, — испуганно промолвила она, поправляя зачесанные наверх крашеные волосы. — Можешь играть, во что хочешь. Но если все же передумаешь, я буду вон там, за столом для виста.
Через какое-то время Саймон бросил взгляд в сторону стола, где играли в вист. Анджела уже с увлечением ласкала ухо какого-то игрока. Уэскотт извлек из жилетного кармана узкую сигару и позволил сдающему карты парню зажечь ее. Если уж суждено всю ночь дышать табачным дымом, пусть он будет хотя бы свежим.
Саймон уже углубился в игру, когда над столом нависла тень какого-то человека.
Подняв голову, Уэскотт выпустил носом струю сигарного дыма.
— Это ты, Фило Уилкокс, — сквозь зубы процедил он. — В последнюю нашу встречу, ты так шустро улепетывал от меня прямо по лужайке. Не забыл еще, как я пальнул тебе в задницу после твоего жульничества за этим самым столом?
Фило неуверенно опустился на краешек соседнего стула, стараясь не садиться на левую ягодицу.
— Да уж, несколько месяцев сидеть не мог. Некрасиво ты поступил со мной, не кажется тебе?
— А ты разве красиво поступил, когда стал прятаться за деревья во время дуэли? Или было бы лучше, если бы я всадил пулю в твою башку?
