— А что случилось? — спросила она.
— Пока ты шаталась по городу, из Лондона прибыли их вещи. У моей госпожи и так дел по горло, а тут, в придачу к гостям, привезли целый мебельный магазин!
— Там никакой не магазин, — возразил один из лакеев, как раз вносивший большой сундук. — Только личные вещи и разные мелочи.
— Чьи личные вещи? — Пруденс ощутила неладное.
— Твоих хозяек, чьи же еще, — фыркнула Гортензия. — Хорошая камеристка должна бы и знать.
— Я не камеристка, — отрезала Пруденс.
Расстегивая пальто, она устремилась по лестнице в Главный зал. Большинство гостей уже разошлись по своим покоям вздремнуть или принять ванну; остальные играли в гостиной в карты. Пруденс пренебрегла черной лестницей и воспользовалась парадной — кратчайшим путем до комнаты Ровены.
— Пруденс! — окликнул ее лорд Биллингсли, но она не остановилась.
Она уже обо всем догадалась, однако хотела услышать правду из уст Ровены.
Вся комната была заставлена сундуками и мелкой мебелью. Пруденс узнала хорошенький туалетный столик, который сэр Филип привез Ровене из Франции, и небольшое полированное кресло-качалку матери Ро и Вик.
Ровена стояла посреди своей золотисто-зеленой комнаты, ее красивое лицо исказилось от паники. Напротив, сжимая кулаки, застыла Виктория.
— Так что же происходит?
Высокий голос младшей сестры срывался — верный признак неминуемого удушья, если она не успокоится.
— Мне тоже хотелось бы знать, — присоединилась Пруденс, внешне спокойная, но внутри обезумевшая от страха.
— Простите. — Ровена побелела. — Я не хотела, чтобы это выяснилось таким образом.
— Выяснилось — что? — Виктория топнула ногой. — Если ты сейчас же не объяснишь…
Пруденс машинально подошла к Вик и положила руку ей на плечо:
— Дыши, Вик. Закрой глаза и делай мелкие вдохи. Мы узнаем, что происходит, но сначала восстанови дыхание.
Она растирала ей плечи малыми круговыми движениями, пока Виктория не последовала совету. Едва та закрыла глаза, Пруденс метнула взгляд на Ровену. Они застыли, глядя друг на друга. В глазах Ровены читалась боль, но также и стыд, и он ранил Пруденс сильнее всего.
Щеки Виктории порозовели, и она резко открыла глаза.
— Ты позволила ему продать наш дом. Разрешила и даже не соизволила сообщить нам. — Она прикрыла рукой рот и разрыдалась.
— Нет. Нет, я этого не делала. Дядя не продал дом, только сдал в аренду. Особняк все еще наш. Дядя говорит, что мы сами решим, как с ним быть.
Слова были правильные, но Пруденс заметила, что Ровена не двинулась с места, не обняла их, чтобы утешить.
— Отлично. Тогда поехали домой, — заявила Виктория. — Незачем ждать Пасхи. Мы можем отменить аренду.
Ровена промолчала. Пруденс рассмеялась — горько и до того враждебно, что остальные вздрогнули.
— Нет, не можем. Он сдал его в длительную аренду, правильно? Иначе ты бы давно рассказала все нам.
Голова Виктории вновь повернулась к сестре.
— На какой срок он сдал дом? Сколько нам ждать, пока не сможем решить?
Ровена уставилась в пол, как будто надеялась прочесть ответ на новом ковре.
— На семь лет, — наконец выдавила она.
— Семь лет?! — крикнула Виктория. — Семь лет?
По щекам Пруденс потекли слезы, вызванные скорее предательством сестры, нежели потерей дома.
— И когда ты собиралась нам сказать? Сколько мне еще притворяться твоей горничной? Или тебе понравилось? Ты хоть представляешь, что мне пришлось вынести? На что я пошла ради твоего обещания, что все будет хорошо? — Пруденс остановилась и прикрыла глаза — комната кружилась. Сделав глубокий вдох, она открыла их снова. — Я верила тебе.
— Прости, Пру. Я не хотела…
Но терпение Пруденс истощилось. Она пожертвовала всем и даже больше во имя любви и благодарности сестрам. Считала их семьей. Но сейчас она убедилась, что ошибалась. Сестра никогда не поступила бы так.
Пруденс вытянула руки по швам и крепко сжала кулаки:
— Твой отец сгорел бы от стыда за тебя.
Пруденс развернулась. В дверях застыла побелевшая Элейн. За ее спиной возвышался потрясенный Себастьян, с глазами, полными сочувствия. Пруденс вылетела из комнаты и сбежала по ступенькам. Никто не пытался ее остановить. Она сама не знала, куда мчится, — лишь бы вырваться из этого дома.
Очутившись снаружи, Пруденс неслась по подъездной аллее, пока не закололо в боку. Далеко ей не убежать. Она остановилась, прижалась к вековому дубу и заплакала.
Горести навалились со всех сторон. Смерть сэра Филипа, предательство матери, тайна собственного рождения, отношение слуг и графского семейства из-за ее происхождения, но хуже всего последний удар — двуличность Ровены.
Почему Ровена просто не сказала, что им некуда возвращаться? Пусть бы Пруденс пришлось искать себе другое жилье и заработок. Они бы придумали что-нибудь вместе, как поступали всегда, но нет, Ровена оказалась слишком эгоистичной, или слабой, или еще бог весть какой, чтобы сказать правду. Ее постоянная ложь заставила Пруденс вести невыносимую жизнь. Последние месяцы она спала в холоде, пренебрегала чувством собственного достоинства, становилась жертвой жестоких розыгрышей, а два дня назад кто-то назвал ее уличной девкой. При одном воспоминании об этом щеки Пруденс заливало краской.
Пруденс всхлипнула и вытерла лицо рукавом. Пальто нараспашку, а берет где-то потерялся. Пруденс застегнулась и оглянулась на особняк. Быстро темнело. Придется вернуться в дом. Нельзя проторчать здесь всю ночь. Нужно собрать вещи и решить, что делать дальше.
— По-моему, это ваш.
Она оглянулась и заметила Себастьяна, который шел к ней с черным беретом в руках.
Пруденс попыталась улыбнуться, но тщетно, а потому просто взяла и нацепила берет на голову.
— Как дела? — мягко спросил Себастьян.
— Хорошо, насколько это возможно, — пожала плечами она и вздернула подбородок. — Все будет хорошо. Мне нужно найти, где остановиться, пока не решу, чем заниматься дальше.
— Вернемся в дом, или, может, подвезти вас до города? — спросил лорд Биллингсли, прочистив горло.
Пруденс вспомнила об Уэсли и его родителях, но тут же отказалась от этой мысли. Нет. Они едва знакомы. Можно остановиться в гостинице, но при себе денег у нее было мало, а банки закрыты на рождественские праздники. Да и гостиница наверняка переполнена, а есть ли в Саммерсете еще один отель, Пруденс не знала.
— Придется вернуться, — нехотя сказала она. — По крайней мере, на время.
Себастьян подал ей руку, и они медленно направились к дому.
