Чарльза ждать ее у экипажа. Молодожены уезжали в Инвернесс в свадебное путешествие, и хотя должны были вернуться в Хоторнден через месяц, но вот жить в замке с Хейзел больше не собирались. Они решили жить вместе в маленьком коттедже в деревне, как полагается супругам. Поскольку отец Хейзел все еще был на Святой Елене, а мать с Перси предпочли остаться в Лондоне, Хейзел впервые за всю жизнь предстояло остаться в Хоторндене в одиночестве.
Ну, не совсем в одиночестве. Всю зиму первый этаж Хоторндена служил госпиталем, в котором Хейзел лечила пациентов с римской лихорадкой и другими болезнями. Благодаря применению корня бородавочника ни один из ее пациентов не умер, и теперь Хейзел усиленно работала над вакциной, которая, по ее мнению, могла полностью остановить распространение болезни. Доктор Бичем непременно выяснил бы это сам, если бы растущее число умерших от римской лихорадки и вызванный ею страх не были бы таким хорошим прикрытием для членовредительства и убийств, которые он совершал.
– Все будет более чем в порядке, – заверила ее Хейзел. Сказать по правде, она с нетерпением ждала этого: возможности гулять по утрам в одиночестве, проводить время за учебой, смотреть, усевшись на подоконнике с книгой в руках, как дождь стекает по стеклу.
– И вы точно не возражаете, что мы с Чарльзом возьмем экипаж?
– Конечно нет, Йона. Если я захочу куда-нибудь поехать, у меня есть мисс Розалинда. Возможно, следует купить еще одну лошадь в конюшню, – задумалась Хейзел. – На случай, если ей одиноко.
Через неделю после казни Джека Бетельгейзе пропал. Похоже, его просто свели ночью из конюшни. Однако Хейзел тогда не услышала ни звука – словно Бетельгейзе сам отправился куда-то побродить.
Йона обняла Хейзел.
– Пожалуйста, берегите себя.
– Это ты побереги себя! Ты теперь замужняя дама. А это значит, больше никаких безумств, – сказала Хейзел, разглаживая косу Йоны.
Та в ответ просияла.
– Я – замужняя дама! Можете в это поверить?
– Конечно могу, – заверила Хейзел. – Ты заслуживаешь всего, о чем мечтаешь… и намного большего.
Йона обернулась и кинула гордый взгляд на Чарльза, который отряхивал грязь с брюк, прислонившись к дверце экипажа, а затем снова посмотрела на Хейзел.
– И вы, мисс. Вы заслуживаете всего, о чем мечтаете.
Хейзел почувствовала, что комок в горле мешает ей говорить. Поэтому она просто обняла Йону еще раз, а потом провожала взглядом экипаж, подпрыгивающий сначала на садовой дорожке, а затем и на главной аллее.
Джек изредка являлся к ней во сне, согревая теплым, призывным взглядом. Первые несколько месяцев ее подушка по утрам была мокрой от слез, но даже когда они иссякли, боль осталась лежать на сердце тяжелым камнем, отчего в груди щемило всякий раз, когда она открывала глаза по утрам и вспоминала, что вынуждена жить в мире, где больше нет его. Время от времени она воображала, что он плывет во Францию или в Америку, гордо стоя на палубе корабля, рассекающего волны, – мальчишка, который останется юным и прекрасным навсегда, тот самый, кого она учила держаться в седле и кого целовала в могиле. Иногда в ее снах Джек разговаривал с ней, наклоняясь ближе, чтобы шепнуть что-то нежное, чего она никогда не могла вспомнить поутру. Хейзел старалась подольше задержаться в этой полусонной дымке, где тени складывались в его гордый профиль, рисовали черты его лица. Она даже различала их: изгиб скул, длинные темные ресницы, суровые брови – все те места, которые покрывала когда-то сотнями поцелуев.
Но затем бледный свет утреннего солнца находил путь в каждый уголок ее спальни, и Хейзел поднималась с постели, чтобы снова идти лечить живых.
Письмо прибыло в Хоторнден-касл в прожженном, потрепанном конверте, согнутом самым странным образом. Выглядело оно так, словно дважды обогнуло земной шар, да еще и пролежало все рождественские каникулы в кармане какого-нибудь сорванца, липком от конфет. На нем стояла марка города Нью-Йорк.
Письмо не было подписано, но женщина, его открывшая, точно знала, от кого оно. Она приколола его над своим рабочим столом, чтобы читать, пока готовит отвар бородавочника, скручивает бинты или точит ножи. Она столько раз его перечитывала, что слова, написанные острым, вытянутым почерком, легко всплывали перед ее закрытыми глазами.
«Мое бьющееся сердце все так же принадлежит тебе, – было там написано, – и я буду ждать тебя».
Эта книга начиналась с бессвязного письма, которое я написала своему агенту Дэну Манделу во время перелета из Нью-Йорка в Лос-Анджелес.
Огромное спасибо тебе, Дэн, за то, что поверил в этот замысел и в меня, а еще за ободряющие письма, в которых я так нуждалась, когда была близка к срыву. Я хочу поблагодарить Сару Гудман и всю команду издательства «Венсдей», включая Алексис, Ванессу, Ривку и Мери, за всю их неустанную работу, а Керри Резник и Захарии Мейера – за красивейшую обложку, превзошедшую все мои ожидания. Мне невероятно повезло с семьей, которая охотно выслушивает все мои разглагольствования и празднует достижения, и особенно я благодарна своей сестре, Каролине, за то, что прочитала каждый черновик этой книги. Сердечная благодарность Кейти Донахью за то, что читала, делилась идеями и подбадривала, спасибо Иану Кармелу, который поддерживал меня всеми возможными способами.
Чтобы больше узнать о начале девятнадцатого века и истории медицины, я использовала немало книг, среди которых «Мастерство мясника» Линдсей Фитцхаррис, «Благородное искусство отравления» Элеоноры Герман, «Чудеса доктора Муттера» Кристины О’Кифи Аптович, «Человек с ножом» Венди Мур и «Леди и ее демоны» Розанны Монтилльо.
Дана Шварц пишет для телевидения и является создателем исторического подкаста «Благородная кровь», занимающего лидирующие позиции в чартах. В качестве журналиста и критика Шварц писала для изданий Entertainment Weekly, Marie Claire, Glamour, GQ, Cosmopolitan, Vanity Fair и многих других. Она живет в Лос-Анджелесе со своим женихом и кошками, Эдди и Битлджюсом. Среди ее книг «Я уезжаю!» и «Путеводитель для белого человека по белым писателям-мужчинам в западной литературе».
Princes Street Gardens (в пер. с англ. – «Сады Принцесс-стрит») – городской парк в центре Эдинбурга (Шотландия). Располагается в центре города, занимая низину между Старым и Новым городом.
Могильные клетки, или мортсейфы, – приспособления для защиты от доступа к месту захоронения на кладбищах и погостах. Начали изготавливаться в Великобритании для защиты от похитителей трупов, кладбищенских мародеров.
Эдинбург получил такое прозвище (Auld Reekie) в XVII веке из-за сочетания смрадных испарений от озера Нор-Лох и смога от городских очагов.
