наивности. Сгребать уголь в нижней части паровой машины – каторжный труд, и никто бы не позавидовал изголодавшимся военнопленным. Однако кому, как не им, это делать? Молодые немцы были на войне, воевали за родину, возвращаясь калеками, а попав в плен, вкалывали до изнеможения на вражеской земле в шахтах и рудниках. Какое безумие!
– Неужели они говорят с тобой по-немецки? Я думала, что они могут только по-русски или по-французски?
Ханна рассказала, что некоторые из них немного выучили язык. Как же иначе, ведь они должны были понимать приказания на немецком.
– Конечно, я об этом как-то не подумала.
На фабрике снова началась жизнь. Когда сторож Грубер открыл им ворота, Мари увидела во дворе нескольких рабочих, которые несли на прядильную фабрику огромные рулоны бумаги. Из цеха доносились привычные гвалт, шипение, жужжание, скрежет, свист – все это сливалось в оглушительный шум, который работницы ощущали всем телом еще несколько часов после окончания смены. Ханна направилась с тележкой в складской отсек, где две женщины помогали ей раздавать пищу. Пока пленные обедали, старый бригадир Ханцингер следил за тем, чтобы давление в паровой машине не упало. Двое молодых парней с бледными лицами – это были солдаты тыла, которым не было еще и восемнадцати, – присоединились к раздаче еды, им тоже дали по тарелке супа. Завистливые взгляды других рабочих сопровождали заключенных и их охранников во время обеда.
– Они обжираются, в то время как наши дети дома голодают!
Мари рассталась с Ханной, чтобы пройтись по цехам. Немного позже она осмотрела прядильню и обнаружила, что работали только четыре машины, а в пятую заправляли новый рулон бумаги. Она внимательно наблюдала за работой и сделала выводы: намного проще доставлять тяжелый рулон до машины на тележке – тогда рабочим оставалось только поднять его и насадить на ось. И зачем использовать такие огромные рулоны бумаги? Их вес создавал столько проблем, ведь машина не могла работать равномерно: сначала сложно было начать движение, а потом, когда рулон разматывался, машина работала слишком быстро, из-за чего полученные нити не годились для изготовления более тонких тканей. Если бы рулоны были наполовину меньше, то машины работали бы ровно и не было бы брака. С другой стороны, тогда пришлось бы чаще прерывать работу для замены рулонов. Надо как-то разорвать этот круг…
Войдя в прядильный цех, она увидела Ханну, стоящую у двери упаковочного цеха, – на плечи девочки был накинут шерстяной платок, а в ее темных волосах поблескивали снежинки. Она разговаривала с молодым парнем, военнопленным, который держал в руке тарелку с дымящимся супом. Это был симпатичный парень с вьющимися черными волосами и сверкающими черными глазами. Невольно она подумала о Жераре Дюшане – у того были такие же глаза, и он был чертовски соблазнителен. Этот был русским. Он был так увлечен болтовней с Ханной, что даже забыл о еде.
– Ханна? – крикнула Мари через площадь.
Девочка испуганно вздрогнула. Ее виноватое лицо говорило красноречивее всяких слов. Мари пришла в ужас. Ханне было всего пятнадцать, и Мари была ее заступницей и гордилась ею, потому что в последние месяцы та прекрасно выполняла все работы – и по дому, и в лазарете. А теперь она связалась не с кем-нибудь, а с русским пленным.
– Будет лучше, если вы войдете внутрь! – предложила Мари.
Она удостоилась короткого гневного взгляда черных мужских глаз и «Да, госпожа» от Ханны. В помещении, под пристальными взглядами товарищей и двух охранников, у юного обольстителя не было бы ни единого шанса нашептать на ушко Ханне что-то, что могло бы распалить ее воображение.
В отделе тканевой печати работали только две из множества печатных машин Rouleaux. Обычно их обслуживали несколько мужчин, но теперь эту изнурительную работу взяли на себя женщины. Юрген Дессауэр, старый гравер, сидел за верстаком и наносил новый узор на один из тяжелых металлических валиков. Раппорт – бегущий узор – должен быть одинаковым на всей поверхности, иначе на ткани будет видна стыковка узора. Дессауэр включил электрический свет: его глаза были уже не те, что раньше.
– Как продвигаются дела? – спросила Мари, с любопытством глядя на работу.
Дессауэр снял очки и вытер глаза тыльной стороной ладони.
– Красивый узор. Один из самых красивых, какие я когда-либо наносил.
– Вы преувеличиваете, господин Дессауэр. Боюсь, его трудно наносить из-за сложности цветочного орнамента…
Он усмехнулся и сказал, что это доставляет ему огромное удовольствие и, может быть, эта работа будет его шедевром. Однако он не хотел бы заранее говорить о том, что еще не закончил.
– А главное – как это будет выглядеть на ткани, – добавил он. – Когда он будет нанесен на ткань – вот это и будет момент истины, фрау Мельцер.
Он надел очки, поправил лампу и снова принялся за работу. Очарованная, Мари наблюдала, как из металла вырастают тонкие веточки и листочки и как, переплетаясь, пускают побеги и медленно, очень медленно опускаются на гладкую металлическую поверхность валика. Одно неверное движение, единожды соскользнувший резец – и рисунок испорчен. Но Юрген Дессауэр уже двадцать лет занимался на фабрике гравировкой, и даже сейчас, когда его волосы и борода поседели, он клал резец безукоризненно, точка в точку. Мари взглянула на полотна ткани, напечатанные на двух машинах – это были аккуратные узоры, но ничего особенного. Маленькие точки на одноцветном фоне, довольно скучные, предназначенные для фартуков и рабочей одежды. По своему качеству ткань была добротной, прочной и в то же время довольно деликатной, хотя и немного жестковатой. Никакого сравнения с хлопком, который можно было ткать самыми разными способами, от фланели до тонкого батиста. В конце концов, если ее узор на бумажной ткани будет выглядеть так, как ей хотелось бы, из него можно будет шить платья и блузки. Она уже придумала несколько простых, но изящных моделей одежды, в ее голове было еще много идей и планов по их осуществлению, но пока она предпочитала не говорить о них с суровым господином директором.
Она попрощалась с Дессауэром, еще раз обошла фабрику. Сейчас здесь производились ткани трех видов: грубые для рюкзаков, более тонкие для шапок и фартуков и особо тонкие для юбок, блузок и костюмов. Конечно, до прежней мощности производства было далеко, поскольку подавляющее большинство машин простаивало. И все-таки рабочие были заняты делом и производство двигалось вперед – фабрика жила и кормила множество людей.
Пересекая двор в направлении здания правления, Мари внимательно взглянула на упаковочный цех. Казалось, военнопленные закончили обедать, группками по два-три человека они стояли перед дверью, переминаясь с ноги на ногу, вдыхая свежий зимний воздух, прежде чем снова отправиться в гудящие цеха или на угольные работы. Ханны не было видно
