– наверно, она мыла посуду вместе с другими женщинами, прежде чем отвезти тележку на виллу. Мари решила серьезно поговорить с девочкой, но попозже. Было строго запрещено общаться с военнопленными дольше, чем это было необходимо, или даже приветливо обращаться к ним при встрече. Если Ханне действительно симпатичен этот парень, то она должна знать, что ее поведение может довести до тюрьмы.
Наверху, в приемной господина директора, секретарша Генриетта Хофманн встретила Мари сдержанной улыбкой. Ее коллега Оттилия Людерс что-то сосредоточенно строчила на машинке и, казалось, совершенно не замечала молодую фрау Мельцер. Естественно, дамы, угадывая настроение шефа, не слишком радовались визитам Мари, считая, что они скорее мешают работе. «Неблагодарные курицы, – подумала про себя Мари. – Вы, вообще-то, знаете, благодаря кому вы вернулись на работу?» Нет, они не знают, да и знать не хотят. Для них господин директор – царь и бог. Всемогущий и всеведущий. А она, Мари, всего лишь докучливая невестка, вмешивающаяся в мужские дела.
– Доложить о вас, фрау Мельцер?
Хофманн спешно встала перед дверью к «святому всех святых», вероятно, получив указание под каким-либо предлогом отделаться от визита. Вчера, например, она заявила, что господин директор разговаривает с Берлином и просил его не беспокоить. Однако это оказалось не так.
– Спасибо, фрау Хофманн. Я доложу сама.
Мари направилась прямо к ней и схватила ручку двери – Генриетта Хофманн покорно отступила в сторону.
– Папа? Я ведь не мешаю тебе?
Иоганн Мельцер сидел за письменным столом, перед ним лежали несколько раскрытых папок с документами и стопка бумаг, тут же стояла рюмка с коньяком. Мари незаметно принюхалась – ну конечно же он курил. На днях Алисия заметила, что хьюмидор в его кабинете был почти пуст – значит, папа украдкой брал сигары с собой на фабрику, чтобы выкурить их без назойливых увещеваний.
– Мешаешь? Как может такая одаренная женщина-художник помешать мне? – раздраженно сказал он, закрывая одну из папок. – Дессауэр просто очарован твоими рисунками. Ну входи же, Мари. Если уж ты здесь!
– Большое спасибо, папа. Как мило, что ты нашел для меня время.
По выражению его лица Мари было ясно, что он понял ее иронию, она тоже умела правильно реагировать на его насмешливые и язвительные замечания.
– Ну, и что ты собираешься выжать из меня сегодня?
– Ну что ты, папа! Я просто хотела принять участие в общем деле. Может, немного помочь тебе, чем смогу…
Она медленным шагом подошла к столу и с улыбкой окинула взглядом царивший на нем беспорядок.
– Я знаю, ты можешь читать документы, даже если видишь их вверх ногами! – прорычал он. – Тебя интересуют заказы из Берлина? Ты хочешь знать, как там приняли наши образцы тканей?
Она села в маленькое кожаное кресло и кивнула. Да, она хотела знать это, ведь из-за этого она почти не спала всю ночь.
– Ну что ж, – Он встал, чтобы налить себе еще коньяку. – Но сначала мы должны поставить десять тюков грубой палаточной ткани и пять тюков – для рюкзаков.
Она выжидающе посмотрела на него, но дальше ничего не последовало. Это означало, что образцы ткани для униформы и фуражек не были приняты.
– А почему бы не использовать деликатные ткани?
Он скривил лицо и выпил коньяк одним глотком. Затем пожал плечами.
– Потому что наши конкуренты могут поставлять ткань более высокого качества. Ты не должна забывать, что мы новички в этом деле, Мари. Компания Ягенберга в Дюссельдорфе уже много лет работает с целлюлозой и бумагой.
Мари упрямо покачала головой. Это было не так. Ткани Ягенберга были ничуть не лучше тканей Мельцера.
– Да это просто потому, что там сидит человек, знающий кого-то, у кого есть связи. Вот он и получает заказы, – разозлилась Мари.
Он повернулся к ней, его взгляд был полон и раздражения, и признательности, потом он усмехнулся.
– Ты умная девочка. Вполне возможно, что ты права. Просто сейчас мы ничего не можем с этим поделать. Нам придется предложить наши деликатные ткани кому-то другому.
– Может быть, так даже лучше, – вызывающе посмотрела на него она. – Мы хотели служить отечеству, предлагая ткани для обмундирования армии, но они не хотят наших изделий. Не повезло им. Мы найдем других покупателей, которые заплатят больше!
– Ну, это немудрено.
На самом деле государство было надежным, но не прибыльным клиентом, поскольку предлагало не так уж много за покупку тканей. Мельцер уже написал своим старым клиентам. Мари взяла блокнот и карандаш и записала названия нескольких модных домов, а также ателье по пошиву одежды и магазинов тканей. Это было для нее совсем не трудно, потому что Китти постоянно забрасывала ее модными журналами и рекламными проспектами.
– Особенно это касается мужской одежды, – пояснила она. – Но не только – костюмы и платья для женщин тоже.
Она чуть не проболталась, но свои дальнейшие планы оставила при себе. Мельцер взял у нее из рук листок, пробежался взглядом по перечисленныем компаниям и пожал плечами.
– Давай попробуем. Людерс может узнать их адреса и телефоны.
Мари была довольна.
– Увидимся сегодня вечером, папа. У меня есть еще несколько идей, которые я хотела бы обсудить с тобой.
Он немного помрачнел, закрывая бутылку с коньяком. Та тихо звякнула: его рука беспокойно дрожала. Потом он подошел к своему письменному столу и сел.
– Сегодня вечером, Мари. За ржаным хлебом и мятным чаем.
Она с победоносной улыбкой вышла в приемную и была очень рада, когда Иоганн Мельцер громким голосом позвал к себе Людерс. Оттилия Людерс оставила свою пишущую машинку, поспешно схватила блокнот и карандаш и бросилась в «святую святых».
Мари вышла во двор, на улицее ее встретили хлопья падающего снега. На мгновение она остановилась под козырьком, разглядывая кружащиеся снежинки, уже накрывшие двор и карнизы домов белым покрывалом. «Снег на Рождество, – подумала она. – Как же мы тогда радовались ему. И что теперь…»
Уже две недели она не получала писем от Пауля. Он был в России, там, где снега выпадало столько, что лошади тонули в нем по брюхо, где термометр опускался на двадцать-тридцать градусов ниже нуля. Это была страна, где армия великого Наполеона замерзла и умерла от голода.
До сих пор не было ответа на ее прошение отозвать солдата Пауля Мельцера в Аугсбург.
«Надо оставаться сильной, – подумала она, почувствовав, как слезы отчаяния душат ее. – Никогда нельзя терять надежду. Мы снова увидимся. По-другому и быть не может… Я знаю это… Я знаю…»
18
Тишина была убийственной. Особенно ночью, когда пытаешься заснуть, лежа на мокром матрасе под брезентом. Гумберт, несмотря на свинцом навалившуюся усталость, уставился в темноту и, ощущая холод во всем теле, ждал. Когда на горизонте забрезжил первый тусклый свет, все началось сначала. Почти все атаки начинались на рассвете.
– Хорош гусь, нечего сказать, – пошутил майор. – Ты так дрожишь, что можно подумать, взорвалась
