более убедительными, нежели другим.
Эту атаку мсье Ривьер воспринял с обезоруживающей покорностью.
– Доводы, которые я хочу представить вам, мсье, мои собственные, а вовсе не те, с которыми я прислан.
– Тем меньше причин мне их выслушивать.
Мсье Ривьер опять уставился на свою шляпу, как будто прикидывая, не являются ли последние слова прозрачным ему намеком надеть шляпу и проститься. Но потом с неожиданной решимостью он произнес:
– Мсье, скажите мне только одно: вы ставите под сомнение мое право здесь находиться? Или, может быть, считаете, что вопрос исчерпан и дело закрыто?
Его тихая настойчивость заставила Арчера ощутить неловкость своих яростных нападок. Мсье Ривьеру удалось выглядеть достойно. Слегка покраснев, Арчер опять опустился на стул и сделал знак молодому человеку тоже присесть.
– Простите меня, пожалуйста, но разве дело не закрыто? Почему вы так думаете?
Мсье Ривьер ответил ему страдальческим взглядом.
– Значит, вы согласны с другими членами семьи в том, что привезенные мною предложения заставят мадам Оленска почти наверняка вернуться к мужу?
– Боже мой! – вырвалось у Арчера, а гость невнятно и тихо продолжал:
– Перед тем как увидеться с ней, я, по просьбе графа Оленски, повидался с мистером Ловелом Минготом и до моей поездки в Бостон имел с ним несколько бесед. Как я понимаю, он представляет мнение своей матери, а миссис Мэнсон Мингот в семье пользуется огромным влиянием.
Арчер сидел молча. У него было чувство, что он вот-вот соскользнет в пропасть. Открытие, что его исключили из переговоров по этому поводу и даже не удостоили знать о них, никак не умерялось еще более острым удивлением, оттого, что стало ему теперь известно. Его, как молнией, пронзило понимание того, что если семья перестала с ним советоваться, то это потому, что глубоко укорененный племенной инстинкт подсказал им, что он, возможно, не на их стороне; теперь он по-новому воспринял памятное ему замечание Мэй, которое она обронила на обратном пути от миссис Мэнсон Мингот в день состязания в стрельбе из лука: «В конце концов, я начинаю даже думать, не лучше бы ей было оставаться с мужем».
Даже в сумбуре новых открытий Арчер не забыл ни своего тогдашнего негодования, ни того факта, что с тех пор жена в разговорах с ним никогда не упоминала мадам Оленска. Ее небрежное замечание, несомненно, было соломинкой, поднятой, чтобы проверить, куда дует ветер; результат был доложен семье, после чего Арчер был молча исключен из числа советчиков. Его восхищала семейная дисциплина, заставившая Мэй подчиниться такому решению. Однако он знал, что, будь оно принято вопреки ее совести, она бы воспротивилась, а значит, она, возможно, и разделяет общее мнение семьи, что для мадам Оленска лучше было бы оставаться несчастной женой, нежели разведенной, и было бы бесполезно обсуждать это с Ньюлендом, который, как это ни странно, видимо, не готов принимать как должное вещи самые основные и неоспоримые.
Арчер поднял взгляд и встретил встревоженный взгляд гостя.
– Неужели вы не знаете, мсье, возможно ли такое, чтоб вы этого не знали, что семья начала подвергать сомнению даже свое право советовать графине отказаться от последних предложений графа?
– Предложений, которые привезли вы?
– Предложений, которые привез я.
Арчер уже готов был воскликнуть, что знает он чего-то или не знает вовсе, не касается мсье Ривьера, но что-то во взгляде гостя, его смиренное и в то же время храброе упорство заставило его отвергнуть подобную реакцию, и на вопрос мсье Ривьера он ответил вопросом:
– Зачем вы говорите со мной обо всем этом?
Ответа ждать не пришлось:
– Чтобы просить вас, мсье, умолять вас изо всех моих сил – не дать ей вернуться. О, не разрешайте ей этого! – воскликнул мсье Ривьер.
Арчер глядел на него с растущим изумлением. Ошибки быть не могло: мучительная тревога молодого человека, как и его решимость, были совершенно искренни: видимо, готовый к абсолютному поражению, он все-таки решил высказаться. Арчер молчал, прикидывая, что сказать.
– Могу я спросить вас, – наконец произнес он, – этой точки зрения вы придерживались и когда говорили с графиней Оленска?
Мсье Ривьер покраснел, но глаз не опустил:
– Нет, мсье. Свою миссию я выполнил честно. Я и вправду верил, по причинам, которыми не стоит вас беспокоить, что для мадам Оленска будет лучше исправить ситуацию, вернуть себе состояние и тот вес в обществе, который обеспечивает ей положение ее мужа.
– Так я и полагал, думай вы иначе, вы бы не взялись за эту миссию.
– Я не должен был соглашаться на нее.
– Но тогда… – Арчер опять замолчал, и их взгляды вновь встретились в долгом и внимательном созерцании друг друга.
– Ах, мсье, после того, как я увидел ее, как выслушал, я понял, что здесь ей лучше.
– Поняли?
– Мсье, я выполнил поручение как положено! Я передал доводы князя, рассказал о его предложениях без каких-либо собственных комментариев. Графиня была так добра, что терпеливо все это выслушала и даже благосклонно согласилась встретиться со мною дважды. Она обдумала и взвесила без всякого пристрастия все, что я имел ей сообщить. Но в ходе двух наших бесед я переменил свое мнение и стал видеть вещи иначе.
– Могу я поинтересоваться, чем вызвана была такая перемена?
– Всего лишь переменой в ней, – отвечал мсье Ривьер.
– Переменой в ней? Значит, вы знали ее раньше?
Молодой человек вновь залился краской.
– Я постоянно видел ее в доме ее мужа. Я знал графиню много лет. Согласитесь, что он не стал бы посылать с таким поручением человека незнакомого.
Взгляд Арчера, блуждая по голым стенам конторы, остановился на висевшем там календарном листе, увенчанном изображением грубого, морщинистого лица президента США. Что разговор такого рода мог вестись на территории в миллионы квадратных миль, подвластной воле этого человека, казалось диким и недоступным даже воображению.
– Переменой в ней… какого рода переменой?
– Ах, мсье, если б я мог это объяснить! – Мсье Ривьер сделал паузу: – Ну вот, пожалуйста, мое открытие, то, что раньше мне не приходило в голову: что она американка. И что американцам, таким, как она – или вы, вещи, принятые в обществах иного типа, принятые или воспринимаемые как часть чего-то привычного и само собой разумеющегося, кажутся немыслимыми, просто немыслимыми. Если б родственники мадам Оленска понимали бы истинное положение вещей, они бы, несомненно, воспрепятствовали ее возвращению так же решительно и безусловно, как она сама; но они, кажется, считают желание ее мужа вернуть ее доказательством непреодолимой тяги к домашнему очагу. – Мсье Ривьер помолчал, а потом добавил: – В то время, как все далеко не так просто.
Арчер вновь взглянул на портрет президента, а потом, опустив взгляд вниз, стал разглядывать стол с разбросанными по нему бумагами. Секунду-другую он не знал, что сказать. Во время этой паузы он услышал звук отодвигаемого стула и понял, что мсье Ривьер встал.
Вновь подняв
