– Робби.
– Ну, он ведь сын Гарри, разве не так?
Глинет кивнула. Она никогда не скрывала от отца имя своего любовника и молила дать благословение на брак с ним, но тот счел Гарри пустым бездельником.
– Если Кэтрин умрет, в суде с благоволением посмотрят на то, что Робби – его единственный сын. Все может достаться Робби.
– Я не желаю ничего получать от смерти другого человека, особенно если речь идет об убийстве.
– Ты уверена? Но ведь тебе никогда больше не придется работать на других людей, Глинет. Робби будет джентльменом.
– Что ты за человек, отец? Как можно служить Богу и быть таким жадным? Или ты скажешь, что не захочешь получить часть наследства?
– Тут есть, о чем поговорить, правда? – заулыбался священник. – Сейчас Кэтрин замужем за Монкрифом. – Он поправил кружево на манжете. – А Монкриф передал ей в собственность ее наследство.
– Откуда ты знаешь?
– О, слуги многое могут порассказать! Особенно те, кто умеет читать. Бумага, оставленная на столе, может породить множество сплетен.
– Особенно если заплатить… Священник прищурил глаза.
– Очень выгодное вложение, дорогая. – Казалось, он очень доволен собой. Наконец Глинет поняла.
– Значит, если она умрет, ее наследство отойдет ее наследникам.
– То есть Робби, – улыбнулся викарий.
Глинет смотрела на отца и не могла понять, кто из них более отвратителен. Он, который служит Богу, но при этом так жаден, что готов убить другого человека, или она, которая так и не решилась признаться Монкрифу или Кэтрин в том, что подозревает отца.
Очевидно, викарий истолковал ее взгляд как согласие, потому что сказал:
– Возможно, я навещу их, чтобы осведомиться о здоровье Монкрифа, и помогу ему отправиться на небеса. Если Монкриф опередит Кэтрин, она, вторично овдовев, впадет в отчаяние. Глинет, подумай обо всем этом невероятном богатстве!
– Которым тебе придется распоряжаться от имени твоего внука, – сказала Глинет, ужасаясь его безмерной жадности.
Викарий молчал, и Глинет вдруг охватил страх.
– Что ты собираешься делать?
– Что-нибудь, – ответил отец. – Что угодно. Бог платит не так хорошо, как ты можешь подумать, Глинет.
Кэтрин сидела за столом Монкрифа, положив руки перед собой. Когда открылась дверь, Кэтрин не удивилась.
– Тебе нельзя выходить из комнаты, – без выражения проговорила она.
– Кто это сказал? Кэтрин вздохнула.
– Глупо ожидать, что ты послушаешься чьего-нибудь приказа, Монкриф. Как же ты терпел на военной службе?
– Иногда восставал против ограничений. Она покачала головой.
– Что с тобой? – нахмурившись, спросил герцог. – Ты так бледна, Кэтрин. Ты не заболела?
– Нет, Монкриф, я не больна.
Он подошел ближе и встал перед столом. Кэтрин пришлось поднять голову. Монкриф был полностью одет и выглядел так безупречно, что у нее защемило сердце. Настоящий герцог, совсем как на портрете. Темно-синие панталоны были одного цвета с камзолом. Богато расшитый жилет дополнял туалет герцога. На ногах были белые чулки и черные туфли с золотыми пряжками. На золотых пуговицах камзола сияли фамильные гербы.
Больная рука висела на перевязи, сделанной из белого шелкового галстука.
– Ты, правда, не заболела?
– Правда. – Кэтрин поднялась с кресла и отошла в сторону, чтобы муж мог занять свое место за столом, а сама подошла к лестнице и стала смотреть на ряды застекленных шкафов с тысячами и тысячами книг. За всю жизнь не прочесть и десятой части.
Внезапно ей на плечо легла рука. Кэтрин вздрогнула и отшатнулась. Монкриф повернул ее к себе лицом и пристально посмотрел в глаза.
– Объясни мне, что произошло.
Она молча покачала головой. Открывшаяся тайна потрясла Кэтрин, и она пока была не готова обсуждать ее.
– Ничего не произошло, – отозвалась Кэтрин, сама не зная, лжет она или нет. Гнева не было. Не было и ощущения предательства. Было смятение.
– Мне надо поговорить с возницей. Хочешь пойти со мной?
– Конечно.
Кэтрин уже хорошо изучила мужа и знала, если он что-то решил, то не отступится. Бессмысленно уговаривать его вернуться в постель. Слова остались несказанными, но Монкриф поступил мудро и не стал ее расспрашивать. Да и что бы она ему ответила?
«Моя любимая Кэтрин!
Наверное, ты получишь это письмо не раньше весны. Река здесь замерзла, земля укрылась снегом. Когда-то я думал, что зимы в Шотландии очень суровы, но в Северной Америке они еще тяжелее. Здесь нет ничего, кроме сугробов и заиндевевших деревьев.
Возможно, мне так кажется потому, что мы – солдаты и мы тоскуем по своим любимым. Квебек – очень негостеприимное место. Наши патрули не рискуют далеко уходить от города из-за французов, которые рады будут похвастать пленниками».
В этих словах Кэтрин буквально слышала одиночество, но когда она получила письмо, Гарри был уже мертв. Или все не так?
– Этот человек, Маккларен, признает, что стрелял в вас, ваша светлость. Вызвать шерифа?
– Я сам здесь шериф.
– Бросьте его в тюрьму! – воскликнула Кэтрин, поворачиваясь к Питеру.
– Что за кровожадная женщина! – восхитился Монкриф.
– Я даже не знаю, как назвать человека, который чуть не убил тебя! – Кэтрин посмотрела на мужа, а он ей вдруг подмигнул. Произошедшее так не вязалось с его торжественной миной, что Кэтрин замерла на месте.
В комнату ввели незнакомца со связанными веревкой руками. Левый глаз у него заплыл, а на щеке виднелась глубокая царапина. Очевидно, кто-то из слуг почувствовал то же самое, что и Кэтрин.
Маккларен был уже стар, но еще крепок. У него были мощные руки, и стоял он с таким вызывающим видом, как будто говорил: только попробуй ударить меня еще раз!
– Развяжите его, – приказал Монкриф, Слуги уставились на него с недоумением.
Монкриф прошел к столу, сел и оглядел пленника.
– Что вы можете сказать в свою защиту?
Пленник молчал. Шляпы на нем не было. Голову покрывали длинные седые волосы. Конечно, перед Монкрифом был старик, но глаза его смотрели молодо и сердито.
– Вы стреляли в меня?
– Я. И выстрелил бы снова. Вы были на моей земле, а я не люблю бродяг.
Монкриф пропустил эту тираду мимо ушей и задал следующий вопрос:
– Вы знаете Глинет Роуэн?
Старик не ответил. Питер потянул его за руку и толкнул вперед.
– Знаю или нет, это мое дело. Можете меня бить, сколько хотите, я ничего не скажу.
– Значит, вы ей очень преданы. – Монкриф утвердительно кивнул головой. – Я ведь только хочу знать, почему вы в меня стреляли. Хочу услышать правду, а не вашу выдумку о бродяге.
Маккларен молчал.
– Потому, что я слишком близко подобрался к ее тайне?
