— Его так зовут, потому что он своим хирургическим ножом творит чудеса.
— Он режет людей?
Соня вздохнула: ну вот, опять она неверно выразилась. О господи, ну как ей все объяснить?
— Не режет, а всего лишь исправляет ошибки, которые порой допускает всевышний…
— Он соперничает с богом?
— Мари, если ты боишься, больше я не стану говорить с тобой об этом.
— Нет, я только хочу понять, как можно создавать красоту с помощью ножа, — жалобно проговорила Мари.
— Давай не будем заранее волноваться. Может, доктор Шастейль скажет нам с тобой, что ничего с твоим лицом сделать и нельзя, а ты будешь зря надеяться… Но тебе нужно получше одеться. Подбери для себя что-нибудь из моих вещей.
Мари замялась.
— Ваше сиятельство, у вас у самой так мало платьев.
— Ты права. Но это ничего, съездим к доктору, потом займемся моим гардеробом.
— Тогда вы не позволите мне взять платье из сундука?
— Из какого сундука?
— Из такого большого, кованого. Он стоит в соседней с моей комнате.
— А платья в нем еще не истлели? Они же давно вышли из моды.
— Матушка Жюстина говорила, что новое — это всего лишь забытое старое.
— Хорошо, разрешаю тебе залезть в любой сундук, который встретится тебе в этом замке.
Мари присела перед Соней в неожиданно приличном реверансе и довольная убежала.
Соня задумалась. Мари удивляет ее чуть ли не каждым своим движением. То есть до сего времени княжна воспринимала ее только в связи с тем первым впечатлением, когда никого, кроме тюремщицы, в ней не видела. Или со вторым, когда перед нею предстало грязное, дурно пахнущее существо, непонятно что бормочущее и взрыкивающее подобно дикому зверю. И по этим поверхностным впечатлениям Соня нарисовала для себя образ полуженщины-полуживотного. Существа, у которого не может быть ни приличных манер, ни мозгов в голове.
Значит, недаром провидению угодно было поставить на ее пути Мари — или княжну Астахову на пути бедной уродки, — чтобы они помогали друг другу…
Куда завело ее воображение! Женщина без роду-племени, страшная, как смертный грех, станет ей помогать… Кстати, если упоминать о грехах, то как не вспомнить о грехе гордыни!
Хочется верить все же, что это последние Сонины терзания. Надо принять как данность появление в ее жизни Мари и поступить с бедняжкой так, как и положено доброй христианке: пригреть и пожалеть.
На другой день Соня проснулась от каких-то мерных звуков за дверью. Тум-тум-тум в одну сторону, ненадолго перед дверью затишье, и опять тум-тум-тум в другую сторону.
Кто еще может топать, как слон? Наверняка по коридору бегает Мари. Кстати, со временем надо будет позаниматься с девчонкой и этим — походкой, или как минимум научить ее бесшумно ходить. А пока что топанье означает, что Мари ждет, когда она проснется, и от нетерпения не может устоять на месте.
Если бы она могла знать все планы своей госпожи в» отношении собственной персоны, то небось и призадумалась бы. Или никому не нужной сироте все равно, что станут с нею делать, лишь бы чувствовать, что о ней заботятся?
— Мари! — крикнула Соня, и дверь тут же открылась. Толстая дубовая дверь, между прочим, за нею вообще звуки сильно приглушены.
— Ваше сиятельство хочет одеться?
— Зови меня просто мадам Софи.
— Мадемуазель? — робко поинтересовалась служанка.
— Пожалуй, ты права, пусть так и останется: мадемуазель, — задумчиво проговорила Соня. — Отчего-то мне кажется, что ты должна знать и это, так что позже я тебе все расскажу. — Немного помолчав, княжна спросила строгим голосом, нарочно, чтобы приглушить сияющий свет глаз Мари и убедиться, что утро начинается без сюрпризов:
— А булочки уже готовы?
— Конечно, готовы. Чайник вскипел, а Шарль уже приготовил карету.
— Зачем? — как бы удивилась Соня, отмечая про себя, что ей все же свойственна некоторая зловредность. Ага, добилась, в глазах Мари мелькнула растерянность и даже обида.
— Ехать к врачу, — произнесла девушка вмиг задрожавшими губами.
— Но позавтракать-то я успею?
Соня уже злилась на себя: характер у ее сиятельства явно не ангельский.
— Прикажете подать в постель?
— Нет, накрой в гостиной.
— А в гостиной уже накрыто.
— Давно? Наверное, все уже остыло?
В общем, сейчас Мари имела возможность убедиться, что ей в госпожи досталась особа вздорная, капризная и желчная. Правда, по тому, с каким обожанием она продолжала смотреть на нее, кое-чем, видимо, Софья Николаевна отличается от ее бывшего хозяина мосье Флоримона. Например, не бьет свою новую горничную кнутом.
Надо сказать, гардероб у Сони, как правильно подметила Мари, был не слишком обширен. Она оделась весьма легко, вовсе не по погоде — на дворе уже вовсю мела поземка. Хорошо, догадливый Шарль подал карету к самому крыльцу, так что, поддерживаемая Мари, княжна только ступила на крыльцо — и сразу шагнула в распахнутую слугой дверцу. И в очередной раз удивилась, что Мари все предусмотрела, потому что девушка сразу закутала ножки госпожи теплым пледом. И колеса тут же застучали по мостовой.
Через некоторое время карета остановилась, и Шарль прокричал в приоткрытую дверцу:
— Дом доктора Поклена. Я схожу за ним.
— Сходи, да дверцу закрой! — прикрикнула на него Мари. Соне даже рот не понадобилось открывать.
Доктор не заставил себя долго ждать. Кряхтя, залез в карету и уселся напротив Сони.
— Княжна, доктор Шастейль понадобился вам по той причине… по тому поводу, о котором мы с вами говорили? В противном случае вы должны были бы удивляться, что за нужда тащиться и мне вместе с вами.
— Вы угадали, — кивнула Соня.
Поклен с любопытством воззрился на Мари, словно видел ее в первый раз.
— Ах, какой сюрприз будет для Жана!
— Сюрприз? Вы хотите сказать, что у него сейчас нет других пациентов?
Доктор несколько смутился и опять покосился на Мари.
— Отнюдь. Я всего лишь хотел сказать, что это такой уникальный случай. Тут нужно известное мужество… Вы готовы, дитя мое, пройти через ад? — спросил он Мари, забившуюся в угол кареты.
— Ну зачем вы пугаете девушку? — попеняла ему Соня. — Так уж и ад!
Поклен потер руки, словно это ему предстояло заниматься Мари, и мечтательно проговорил:
— Однажды Шастейль позволил мне присутствовать на операции, но у его пациентки оказался слишком низкий болевой порог. Она не выдержала боли и сказала, что лучше умереть уродкой, чем терпеть такую пытку.
Соня скосила глаза на Мари. Та слушала доктора Поклена, не сводя с него взгляда. И при словах о той, которая ради красоты не хотела терпеть боль, скривилась от презрения.
Это заметил и доктор. Он заговорщически подмигнул Соне левым глазом так, что Мари его подмигивания не заметила.
