Добыча ускользнула. Гриффин с глубоким сожалением смотрел туда, где раньше стоял его противник, который вдруг исчез из виду.
Послышался удивленный и испуганный шепот гостей. Но тут же раздался спокойный голос Лидгейта. Он быстро спустился вниз и всех успокоил.
— Извините, дорогие леди и джентльмены. Сожалею, но, видимо, он выпил слишком много ликера и не удержался на ногах. Эй, слуги, вызовите экипаж капитана. Осторожней, тут ведь леди.
Последние слова адресовались Гриффину.
Все поняв, он быстро отскочил назад, чтобы его не было видно смотревшим снизу вверх вдоль лестницы гостям. Хотя вмешательство Лидгейта его не обрадовало, поскольку он собирался раз и навсегда покончить с Лодердейлом.
Но придя немного в себя, Гриффин уже с большей теплотой подумал о Лидгейте. Он избавил его и Розамунду от скандала. Более того, Лидгейт продолжал усердно гасить возникшее внизу недоумение.
Успокоившись на этот счет, Гриффин повернулся к Розамунде. Она, сидя на диване, плакала, закрыв лицо руками, и повторяла:
— Я никогда не любила его... никогда не любила...
— Я знаю, дорогая. С моей стороны было бы глупо поверить в такую нелепость.
Нежно обняв Розамунду за плечо, он принялся ее утешать. Опомнившись от пережитого кошмара, она испуганно воскликнула:
— Боже мой, наверное, я ужасно выгляжу.
— Мне это безразлично, — ободрил он ее.
— Зато мне не безразлично, — заметила она.
— Я поднимусь наверх в одну из спален и вызову к себе горничную. Она поможет привести меня в порядок.
— Я пойду вместе с тобой, — прошептал Гриффин.
Улыбнувшись, она ответила:
— Нет, не надо. Но я буду тебе очень благодарна, если ты вызовешь наш экипаж. Я намерена как можно скорее уехать отсюда.
Перед тем как уйти, Розамунда пожала ему руку и тихо шепнула:
— Огромное тебе спасибо, Гриффин.
Приподнявшись на цыпочки, она поцеловал его в щеку.
Лежа на спине, Гриффин напряженно думал о том, что произошло сегодня на рауте. Рядом с ним неподвижно и тихо спала, или делала вид, будто спит, Розамунда.
Гриффин не сомневался: ей, как и любой женщине, хотелось выговориться, так сказать, облегчить душу — но не знал, как выразить свое участие, предложить поддержку — одним словом, помочь.
Главное затруднение заключалось в том, что он не знал, с чего начать. Все понимая, он никак не мог представить главного, как может быть легче после такого разговора, во время которого пришлось бы восстанавливать в памяти неприятные и даже гнусные детали случившегося. Надо было, чтобы она перестала страдать, отбросила прочь все мучившие ее мысли.
Гриффин молчал и тоже мучился. Мысленно он клялся, что вот сейчас соберется с духом и даст ей то, в чем она нуждалась — участие и любовь.
Он еще поворочался немного, а затем, не выдержав, начал:
— Я не сплю. Если ты не против, то мы могли бы...
В ответ послышался напряженный голос Розамунды:
— Мне очень жаль, Гриффин, но сейчас у меня нет никакого настроения заниматься любовью.
Шокированный, Гриффин произнес:
— Нет, я хотел, я думал, может, тебе хочется... м-м... поговорить. О том, что случилось.
Он поморщился, ему показалось, что она сейчас выразит ему свое презрение. Но она молчала, хотя до его слуха долетали еле слышные сдавленные вздохи, отдаленно похожие на сдерживаемые рыдания.
— Любимая.
Он нежно прижал ее к себе.
Положив голову ему на плечо, Розамунда дрожащим от слез голосом спросила:
— А если бы моя мать предложила тебе купить этот портрет, ты бы согласился?
— Портрет?
Он понимал, как важен для нее ответ, но не знал, что ответить.
— Гм-гм, я как-то не думал об этом.
— Ладно. Забудь.
Искушение поверить ей на слово было велико, но Гриффин отмел его.
— Конечно, я купил бы его, лишь бы не ставить тебя в неловкое положение.
— А с другой стороны? — не унималась Розамунда. — Ты бы хотел иметь такую картину?
Он не успел как следует рассмотреть картину лишь в общих чертах. Впрочем, он видел ее позирующей.
Но в этом портрете было что-то непристойное. Дело в том, что ее полуодетый образ был дорисован намеренно в чувственных выражениях. Картина была написана с единственной целью — возбудить похотливое, гнусное желание, с которым старые развратники рассматривают непристойные картинки в тех местах, где их продают.
— Нет, вряд ли, — задумчиво произнес он. — Особенно из рук твоей матери. Да и зачем мне такое изображение, когда рядом со мной находится живая женщина из плоти и крови?
Она всхлипнула. Гриффин испугался. Неужели он сказал что-то не то?
— Нет, конечно, мне всегда приятно смотреть на тебя, но мне хочется не только смотреть, хотя ты очень красивая. Мне нравится разговаривать с тобой, смеяться вместе с тобой. Мне хочется, чтобы ты делилась со мной своими мыслями, переживаниями. Мне ты нравишься такая, как есть.
Гриффин умолк, не зная, что еще сказать.
— Прости, не умею объяснить как следует.
— Не волнуйся, кажется, я поняла. Спасибо.
Он с облегчением вздохнул наконец-то в ее голосе послышалась радость.
— Я правильно ответил?
— Абсолютно правильно. Ты ответил лучше, чем я ожидала.
Прильнув к нему, она поцеловала его в знак благодарности, обвила шею руками и прошептала:
— Знаешь, я передумала. Если не возражаешь, давай займемся любовью.
Когда леди Стейн вошла в гостиную, то там, к своему немалому удивлению, нашла Гриффина, который терпеливо дожидался ее возвращения.
Он встал, но не из вежливости, а из презрения к ней.
Леди Стейн сняла шляпку, но ее руки дрожали и движения были неловкими. Однако она нашла в себе силы гордо вскинуть голову и спросить:
— Каким образом вы попали сюда?
— О, это было не трудно.
Она торопливо оглянулась по сторонам и вдруг увидела сына, стоявшего у входа в гостиную с внутренней стороны дома. Его мрачный вид не предвещал ничего хорошего. Ксавье окинул мать долгим, испытующим взглядом, от которого у Нериссы мурашки побежали по коже.
Насторожившись, она замерла на месте.
— Я слышала, ты уехал из города, — пробормотала она, но тут же не без ехидства добавила: — Впрочем, отъезд ты мог придумать в виде предлога, чтобы не ходить на мой вечер.
— К сожалению, я должен был уехать, иначе непременно был бы на твоем рауте, можешь мне поверить. Тогда я смог бы избавить мою сестру от унизительного оскорбления. И от кого? От своей родной матери.
Леди Стейн приободрилась.
— A-а, вот чем вызван ваш визит? Что за пустяки, стоило из-за этого так волноваться? Моя дочь слишком впечатлительна. Тут не было ничего оскорбительного. Если бы я знала, что это вызовет у нее неодобрение...
