– Но он не смеет жаловаться, потому что она твоя дочь?
– Да. Он обижается, что ему приходится учиться вместе с Берт и что Луи позволяет Марлоу ухаживать за собой.
– Разве ты не объяснил ему, что Марлоу поручили это первому?
– Я ему сказал, что работа в конюшне унижает достоинство сквайра, но он хорошо знает, кто такой Луи, так что я его этим не убедил.
Гай усмехнулся.
– Бедняга. Я думаю, Берт его дразнит.
– Хуже. – Дэвид не мог удержаться от смеха. – Она его боготворит.
– Бедняга, – повторил Гай. – А Эдгар боготворит леди Элисон.
– Поэтому Берт воздерживается говорить о ней плохо. Но зато она очень громко думает!
– Такая сдержанность в Берт может быть опасна. Она может взорваться в любую минуту.
– Я живу в постоянном страхе.
– А леди Элисон об этом известно?
– Я не подозревал, что существуют ситуации, с которыми Элисон бы не справилась. Но я ошибся, и теперь мне предстоит нелегкая задача сказать ей об этом.
– Тебе лучше сделать это одному. У меня не хватит храбрости.
В большом холле все было тихо. Замковая прислуга находилась во внутреннем дворе, а служанки Элисон, сбившись в кучу, пряли шерсть, как разноцветные пауки, смеясь и болтая.
Заметив, что он ищет кого-то, одна из них сказала:
– Леди Элисон в зале, милорд.
Одна? Сердце Дэвида дрогнуло при этой мысли. Удастся ли ему наконец увидеться с ней наедине? Он не говорил с ней без посторонних с тех пор, как две недели назад она захлопнула перед ним дверь спальни.
Его девять любовниц не пригодились ему. Он желал только свою жену, и желал мучительно.
Сначала он в ярости поклялся не разговаривать с ней, пока Элисон не заговорит первой. Приветствуя его на следующее утро с вежливой улыбкой, она лишила эту клятву смысла; Дэвид понял, что она всегда будет вести себя как полагается.
Но жене полагается спать с мужем, а ей это, видимо, в голову не приходило.
Его гнев остыл. Дэвид выразил готовность поцеловаться и помириться. Элисон согласилась только помириться. Поцелуи исключались, а именно они и были ему нужны. И он их украдет, если застанет ее одну.
Дэвид отряхнул пыль со своей одежды, вымыл лицо и руки. Пальцами расчесал волосы и пожалел, что у него не было времени вымыться как следует. Он вынес бы любую пытку, чтобы вернуть ее расположение.
Дэвид с тревогой заглядывал в открытую дверь зала, пока хихиканье служанок не заставило его перейти к решительным действиям. Он поднял было руку, чтобы постучать по карнизу, но в последний момент передумал. В конце концов, это был его зал.
Дэвид вошел небрежной походкой с самой обворожительной улыбкой и сразу же увидел, что ему повезло. Она сидела на постели спиной к нему. Желая отрезать ей путь к отступлению, страстно желая вызвать в ней проблеск какого-нибудь чувства, Дэвид подкрался к ней и обнял ее за талию. Она закричала. Не просто вскрикнула, а закричала от ужаса в полный голос.
Он отскочил как ошпаренный. Она отпрянула в другую сторону и повернулась к нему лицом. Это была Филиппа.
Ребенок, спавший на кровати, заплакал.
– Филиппа!
– Милорд!
– Я подумал, что вы – леди Элисон.
– Я подумала, что вы… – Филиппа на мгновение прижала руку к груди, потом взяла на руки ребенка, пытаясь успокоить его. – Простите, милорд, вы меня напугали.
Он напугал ее? Сердце у него все еще бешено колотилось.
– Милорд, – раздался у него за спиной удивленный голос Элисон. Он обернулся. Элисон сидела в алькове с иглой в длинных пальцах. – Зачем вы подкрадывались к ней?
Солнце падало на лежавшую на столе ткань, и хотя лицо ее было в тени, он видел в нем недоумение.
– Я думал, что это ты, – попытался объяснить он.
– А зачем вам подкрадываться к леди Элисон? – Леди Эдлин сидела напротив своей покровительницы тоже с шитьем в руках.
Филиппа не оставила ему времени рассердиться или оправдаться. Плач Хейзел утих, и она проворно сказала:
– Ничего в этом нет особенного. Это я виновата, что труслива как заяц.
– Прошу прощения. – Дэвид подошел поближе и погладил девочку по головке. – Я не хотел вас напугать.
– Ну конечно, не хотели. Встань, Эдлин, и уступи место сэру Дэвиду. Не думаю, что он пришел сюда поговорить с тобой или со мной.
Эдлин с неудовольствием поднялась, как будто считая своей обязанностью повиноваться Филиппе. Она отошла в сторону, но осталась в комнате.
Дэвид взглянул на ее скамью, потом на ту, где сидела Элисон. Обе были рассчитаны на двух женщин, сидящих рядом. Элисон расположилась в центре. С краю оставалось мало места, поэтому ему пришлось вплотную прижаться к ней. Она не сразу поняла его намерение.
– Сэр Дэвид! – Увидев его усмешку, она уступила, не дожидаясь, пока начнется спор. Она только отодвинулась от него как можно дальше, взяв с собой свое шитье.
Дэвид тоже с удовольствием подвинулся. Между ними не было большей близости, чем за столом в большом холле. Единственная разница заключалась в том, что он впервые находился с ней наедине в их спальне.
Не то чтобы совсем наедине. Леди Эдлин рылась в шкатулке, бросая на них сердитые взгляды, а Филиппа уговаривала Хейзел пить из чашки. Котенок, спавший у Элисон на коленях, проснулся и соскочил на пол. По сравнению с их ежедневным обществом за столом народу было немного.
Элисон была, как обычно, полностью одета. Даже в собственной спальне в обществе служанки и своей воспитанницы она соблюдала приличия. Но ее голубая котта была из тонкой мягкой шерсти со шнуровкой от талии до груди. Льняная рубашка под ней завязывалась у шеи, но сейчас она была развязана, и грудь Элисон была открыта до самой шнуровки.
Ни одна другая женщина, подумал он, не выглядела бы такой соблазнительной, будучи так скромно одета.
Элисон оставалась равнодушной.
Это не имело значения. Ей некуда было дальше отодвигаться, разве только в угол, а это было бы для нее унизительно. Он загнал ее в ловушку.
Самым вежливым тоном, на какой была способна, она спросила:
– Вам нужна моя помощь в чем-либо, мой супруг и повелитель?
– Да, но в этом ты мне не поможешь.
От одного холодного взгляда ее серых глаз у него должна была бы кровь застыть в жилах.
Но на самом деле ее тело обжигало его. Дэвид проводил рукой по ее спине, касаясь каждого ребрышка. По мере того как его рука приближалась к шее, Элисон все сильнее напрягалась. Он ощутил это напряжение, наклоняясь к ней как будто затем, чтобы поцеловать ее.
– Я хочу поговорить с тобой о наших слугах.
Она вздрогнула, то ли от его слов, то ли от его дыхания у себя на шее. Пальцы ее замерли, потом задвигались.
– О наших слугах?
– Твоих и моих.
Он вдохнул исходивший от нее аромат лимона.
