— Должен сказать, что я сейчас одинаково готов как к тому, так и к другому, — добавил Теодор.
Но делить постель с Теодором не означает самой получать удовольствие. Главным здесь для нее было, чтобы он получил удовольствие с ней, — продолжала размышлять Эмма. Теодор терпеливо ждал.
— Пусть будет так, как хочешь ты, — наконец сказала она.
Он неприятно ухмыльнулся. Определенно, он посмеялся над ее нерешительностью, но Эмма была полна решимости не обращать внимания на подобные вещи.
— А если у меня на уме настолько неприличные фантазии, что даже проститутки в борделе откажутся выполнять их?
Эмма с сомнением поглядела на него, но не могла определить, шутит он или нет.
— Все равно, — отбросила она свои колебания. — Ты получаешь удовольствие, я получаю ребенка.
«А также сознание, что смогла доставить тебе удовольствие,» — подумала она про себя.
Теодор тонко улыбнулся.
— А ты знаешь, что существуют ласки, от которых женщина не сможет забеременеть?
Эмма оцепенела. Когда-то об этом же самом ей говорил первый муж. Неужели Теодор о том же? Неужели он хочет, чтобы она… Она медленно покачала головой.
— Хорошо, считай, я этого не говорил. Тогда в постель, дорогая супруга.
Она легла под одеяло. В этот раз Теодор не стал тушить свечи. Он подошел к кровати, некоторое время смотрел на нее сверху вниз. Потом осторожно стянул одеяло с Эммы. Она только вздохнула: наверное, он хочет посмотреть на нее. Было бы на что смотреть. Может, не такая уж она и старая, но и красавицей с годами наверняка не стала. Когда-то мужчины говорили ей, что вид ее тела весьма возбуждает. Да и вообще вид обнаженного молодого женского тела.
Теодор рассматривал ее, словно не решаясь перейти к действиям. А может, не мог себя заставить. Эмма почувствовала отчаяние. Она хотела, чтобы он хотел ее, пусть и как просто обнаженное женское тело, все равно чье. Она приподнялась и решительно сдернула с себя сорочку. Потом легла обратно. Взгляд Теодора жадно блуждал по ее телу. Глаза его были расширены. Он сел рядом, протянул руку, погладил ее по животу. На лице мужчины отразилась горечь. Эмма закрыла глаза. Рука Теодора переместилась к груди жены. Эмма чувстовала, что ладонь его дрожит. Он гладил ее груди легкими движениями, которые были похожи на прикосновения воздуха, легонько зажимал ее соски между пальцами.
Эмма не знала, стоит ли ей пойти на поводу своего желания получить удовольствие от его прикосновений и просто следила отстраненно за всем, что он делал.
— Эмма, пожалуйста, постарайся получить удовольствие, если сможешь и если захочешь.
В голосе Теодора было столько тоски, что Эмма невольно открыла глаза. Чем вызвано это горькое чувство?
— И еще одно. Что бы ты ни испытывала, не притворяйся, прошу тебя.
— Хорошо, — ответила она, готовая сделать что угодно, лишь бы избавить его от боли. Она ощущала ее сейчас, как собственную. Надо же, а она-то считала его всем довольным, невозмутимым.
Он снова принялся ласкать ее груди — нежно гладил, мягко сжимал. Эмма в истоме закрыла глаза и протяжно вздохнула. Теодор неожиданно сжал ее сосок — и Эмма вскрикнула от острого наслаждения, пронзившего ее тело. Губы Теодора заняли место его руки — теплые, слегка влажные, мягкие. Эмма часто задышала, ощущая его поцелуи всем своим существом — не только тем местом, которого касались его губы. Она сразу вспомнила, куда его завели подобные ласки в тот давний прошлый раз и сколько наслаждения они доставили ей. Она не осознавала, что раздвинула ноги, и это стало приглашением для Теодора. Она знала только, что он снова собирается ласкать ее губами там — в самом интимном месте. Месте, которое она сама считала грязным, греховным, нечистым, — но он похоже, так не считал. Она вскрикнула, когда его горячие губы в первый раз коснулись мягких складок, а потом только стонала, не в силах вымолвить хотя бы слово. Напряжение все росло. Ей казалось, что дольше она не выдержит, ей хотелось плакать, ей хотелось все прекратить — и продолжать до бесконечности. Она умирала, она не могла, не хотела дышать… И умерла, разорвавшись на тысячу частей. Только почему-то кричала, и кричала, и никак не могла остановить дрожь, в десятый раз пробегающую по ее телу и заставлявшую снова кричать.
Теодор лег рядом с ней и крепко обнял. Он был обнажен. По ее телу снова прошла дрожь, и Эмма тихо застонала, потому что на большее сил не хватало. Она захныкала, потому что терпеть эту пытку больше не могла. Теодор мягко погладил ее по плечу, но от этого ее снова пробрала та же дрожь. Она снова прохныкала что-то нечленораздельное.
— О Боже, — пробормотал Теодор и попытался привлечь жену ближе к себе. Эмма снова почувствовала приближение незваных содроганий — отголосков страсти — и слабо уперлась ему в грудь.
— Нет…
Теодор послушался и совсем отпустил ее. Он никогда не слышал о такой реакции женского тела на ласки. Что это — наслаждение или отвращение?
Он чувстовал сильное желание и с трудом держал себя в руках. Что он должен сейчас сделать: уйти или все-таки выполнить свой долг до конца? Уходить ему совсем не хотелось.
Он оперся на локоть и стал наблюдать за Эммой. На ее лице было написано страдание. Из уголка глаза потекла слеза. Он поморщился. Вероятно, лучше все же уйти. Но едва он встал с кровати, как раздался голос Эммы:
— Куда ты?
— В свою спальню. Мне кажется, тебе и без меня сейчас достаточно плохо, — объяснил он.
— А как же?.. — она не договорила, снова почувстовав ту дрожь — она определенно становилась все слабее. Когда содрогания в очередной раз оставили ее, Эмма разлепила веки — это тоже потребовало немалого усилия с ее стороны.
— Как же ребенок? — договорила она. «А как же ты?» — на самом деле хотела спросить она.
На мгновение Теодор опустил глаза, не зная что сказать.
— Я готов… если это то, чего ты хочешь.
— Да, — выдохнула она, стиснув зубы, ибо по телу ее снова пробежала молния — слабая, но все еще ощутимая. Теодор с сомнением посмотрел на нее, но все же вернулся. Ей показалось, что на лице его промелькнуло отвращение, и она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть.
Его руки раздвинули ее безвольные ноги, Теодор устроился поудобнее.
— Все будет быстро, — извиняющимся голосом сказал он. Эмма лишь вздохнула в ответ, но явно не возражала, поэтому Теодор сделал то, что хотел — резким толчком овладел ею. Эмма вскрикнула от боли. Этого он не ожидал, ведь она же была влажной…
— Извини, — пробормотал он и перестал сдерживать себя. На то, чтобы достичь вершины у него едва ли ушло двадцать секунд… Он был отвратителен сам себе: все-таки ему следовало уйти. Но он не смог: желание взяло верх над ним. А Эмма все так же безвольно лежала под ним, раскинув руки и ноги. Медленно он вышел из нее. Женщина поморщилась и издала недовольный стон.
