Он остановился, встретился с ней взглядом — и слова замерли на кончике языка. Взгляд Эммы был глубок, губы слегка приоткрыты и тянулись к нему. Он закрыл глаза и принял ее поцелуй с щемящей душу нежностью. Он чувствовал, что Эмма желала большего, но не мог пойти на это сейчас. Он прервал поцелуй, улыбнулся, предложил ей руку и они пошли дальше вдоль реки. Каждый думал о своем.
Этим вечером Эмма задумала устроить Теодору маленький сюрприз. Она собиралась встретить его, будучи полностью обнаженной. Она погасила все свечи и забралась под одеяло, безумно волнуясь и пытаясь угадать его реакцию на свой сюрприз.
Вошел Теодор.
— Эмма? — осторожно позвал он. — Ты уже спишь?
— Нет.
Он приблизился к кровати.
— Не передумала?
— Нет. Иди ко мне, — с трудом попросила она.
Без лишних слов он забрался к ней под одеяло. Он обнял ее — и не смог сдержать довольный вздох, когда его руки обнаружили голое женское тело, ждущее его.
— Такая теплая, — пробормотал он. Некоторое время он ласкал ее, прижимал к себе, часто дыша от чувственного удовольствия. Эмма с готовностью таяла в его объятиях. Как это, оказывается, приятно — бескорыстно дарить наслаждение мужу по собственному желанию. Она просто разделась для него, но этот акт вдруг приобрел для нее самой большее значение, чем подразумевалось вначале.
Для него.
— Означает ли это, что вы хотите удовольствия, миледи? Или, наоборот, быстрого акта? — неожиданно спросил он.
— Удовольствия, — отрывисто сказала она, очень недовольная тем, что он прекратил свои ласки на мгновение, которое требовалось, чтобы задать вопрос. Получилось очень капризно.
Он усмехнулся.
— Хорошо.
И его руки продолжили свое странствие по ее телу.
Каждая ночь начиналась с вопроса Теодора, как хочет Эмма — быстро и бездушно либо медленно и с удовольствием. Она неизменно отвечала, что желает получить наслаждение. Каждую ночь это было лишь один раз. Днем он не предлагал ей даже поцеловаться. Каждый раз, получив наслаждение, он уходил в свою комнату, а Эмма не могла найти в себе сил попросить его остаться.
Вроде бы все получалось хорошо, но не раз Эмма замечала на себе его ироничный взгляд, словно он ставил опыт и смотрел, как все складывается. Замечая этот взгляд, Эмма лишь улыбалась ему в ответ, стараясь вложить в эту улыбку всю любовь, которую испытывала к мужу. Она терялась в догадках, что он чувствует к ней, но спросить боялась. И еще она видела, что его что-то гнетет. Только, очевидно, она не тот человек, с которым Теодор мог бы поделиться своими тревогами.
Она тесно прижималась к нему. Он обнимал ее одной рукой, другой поглаживал все нежные, чувствительные местечки на теле жены, которые пропустил в процессе любовной игры ранее. Утомленная Эмма благодарно принимала его легкие ласки, зная, что скоро он уйдет к себе. Вот он вздохнул и осторожно убрал руку из-под ее головы.
— Я люблю тебя, — вдруг сказала она и сама испугалась того, что сказала. Теодор застыл на мгновение, потом все-таки встал. Он знал, что женщина наверняка ждет ответного признания. Он посмотрел на нее. Эмма прикусила губу, но смотрела прямо ему в глаза, не собираясь брать слова обратно.
— Я люблю тебя, — повторила она. Теодор отвел глаза, и Эмма поняла, что он не ответит на ее признание.
— Я знаю, что сейчас ты не любишь меня, — обратилась она к нему. Теодор кривой улыбкой признал ее правоту. — Но, может быть, когда-нибудь…
— Не знаю, Эмма, — сказал он.
— Ты… можешь остаться? — спросила она, прежде чем он успел отвернуться.
— Остаться?
— Спать со мной.
Теперь, когда она призналась в любви, попросить об этом стало гораздо легче. Вместо ответа Теодор потушил последнюю свечу и забрался под одеяло к Эмме.
— Спасибо, — сказала она, устраиваясь у него в объятиях. Он повернул голову и поцеловал ее в волосы. Эмме совсем не хотелось спать, она все вспоминала свое признание, оно беспрестанно звучало у нее в голове. Она перебирала в уме слова, которые хотела бы сказать Теодору, но мысли ее были беспорядочны, она не могла сосредоточиться на чем-то одном.
— Я должен сказать, — вдруг начал Теодор.
— Да?
— Я чувствую себя виноватым…
— За то, что не любишь меня? — грустно усмехнулась Эмма. — В этом я должна винить только себя.
— Нет. За то, что Джульетта… родилась раньше срока, за то, что она умерла.
— О, Теодор, — Эмма приподнялась на локте. — Ты не виноват. Такое случается.
Эмма вдруг поняла, что не верит собственным словам. Неужели все это время она винила мужа? Говорила себе, что виновата сама, и винила его? Себя, конечно, тоже, но про вину Теодора просто предпочитала не думать.
Теодор мрачно усмехнулся — он тоже не поверил ее словам.
— Прости меня, Эмма. Я должен был выбрать другое время для воспитания жены.
Эмма отодвинулась от него.
— Все это из-за меня, — глухо сказала она. — Если бы я на один твой вопрос ответила прямо, а не вспылила и не наговорила Бог знает что, у тебя не возникло бы необходимости воспитывать жену.
Она была отвратительна себе.
— Ты говоришь о том вечере, когда сообщила мне о беременности, а я спросил чей это ребенок?
— Да, — Эмма беззвучно заплакала от горя по покойной дочери. — Прости меня, Теодор. Я виновата гораздо больше тебя.
Он просто обнял ее, не пытаясь утешать.
— Значит, ты тоже винишь меня.
— Не больше чем себя, — честно ответила Эмма сквозь всхлипывания. — Я так глупо вела себя. Мне уже за тридцать, а я вела себя как…
— Тс-с, не надо. Все в прошлом.
«Я надеюсь, что в прошлом,» — добавил он про себя. Через несколько минут она успокоилась и затихла, крепко прижимаясь к нему.
— Может быть, у нас больше не получится… — сказала Эмма спустя вечность.
Теодор не ответил, только вздохнул.
Эмма тихонько подошла к двери лаборатории. Она не смогла бы объяснить, зачем пришла сюда. Ей просто вдруг захотелось увидеть Теодора там, где он больше всего любил проводить время.
Она постучала в дверь, не рискнув ворваться без спроса. Конечно, вряд ли Теодор занимался здесь тем же, чем однажды ночью у себя в спальне, но она понятия не имела, что за опыты он проводит у себя в лаборатории и как на них может повлиять чье-то неожиданное вторжение.
— Войдите.
Женщина неуверенно вошла в лабораторию. Она никогда не была в таких местах.
Теодор встал из-за стола, приветствуя ее.
— Эмма? Чем обязан? Что-то случилось?
Она покачала головой.
— Ничего не случилось. Я помешала?